А потом ее губы раскрылись. И иного приглашения я не ждал. Я подался навстречу Джубили, почти погладив ее щеку ладонью, уже представляя всю мягкость ее губ…
– Стой! – Высокий крик именно это и сделал. Остановил меня. Я повернулся – рука в сантиметрах от ее лица, в голове хаос от нахлынувших желаний – и увидел, что в дверях стоял Айжа, глаза выпучены, изо рта вылетают какие-то слова, которых я не понимал.
– Ее нельзя трогать! Убери руку, убери руку! – Он оттащил мою ладонь, вопя.
У него опять какой-то приступ? Я встаю, взял его за плечи, пытаясь заставить смотреть на меня, успокоиться. Но ему не становится легче. Он все продолжал кричать, он сам накручивал себя все сильнее, до паники, пока наконец истерика не достигла апогея. Он выпалил:
– Ты убьешь ее!
Глава восемнадцатая
Джубили
Я сидела настолько ошарашенная, что не могла двигаться. Он собирался меня поцеловать. По крайней мере я так подумала, судя по тому, как он ко мне тянулся. Впрочем, надо было признать, что у меня в таких делах не хватает опыта. Но его рука почти коснулась моего лица, и он ко мне так приблизился, прямо как в кино, даже несмотря на то, что я схватила его за руку, пытаясь остановить. А потом Айжа закричал… Я пыталась сосредоточиться на том, что сейчас происходит.
– Я это не выдумал! Клянусь! Спроси у нее!
Они оба повернулись ко мне. Я поняла, что прослушала бóльшую часть, но могу додумать все, что пропустила. Айжа опустил взгляд, когда я на него посмотрела.
– Прости, – промямлил он. – Я знаю, что не должен был никому говорить.
Эрик, ничего не понимая, смотрел то на него, то на меня.
– Джубили, о чем он?
Мне стало так жарко и вдруг захотелось исчезнуть. Или чтобы все исчезли. О чем я только думала, когда вот так просто впустила их в свою жизнь? В свой дом. Когда почти позволила Эрику поцеловать меня? Будто бы я самый обычный человек.
Лицо все горело от унижения, и я будто бы вернулась на школьный двор, где меня поцеловал Донован, и все, что я слышу, – смех чуть ли не сотни подростков, сливающийся в единый гул.
– Поверить не могу, что ты ее поцеловал!
– Ты честно заработал свои пятьдесят баксов, чел.
– Вот это цирк уродцев!
– Фу. Что это у нее с лицом?
– Джубили? – Я вижу лицо Эрика, и меня так бесит то, что на нем отражается.
Я вижу замешательство и жалость, и, не знаю даже, он смотрит на меня как на абсолютно незнакомого человека. И мое школьное унижение смешивается с нынешним, лицо горит, сердце колотится, и мне просто хочется, чтобы это все закончилось.
Я встала, задевая стул, он с грохотом падает.
– Вам стоит уйти.
– Почему? – Эрик тут же нахмурился, и лицо стало не серьезным, а ошарашенным.
– Я хочу, чтобы вы ушли! – Я уже перешла на крик, надеясь, что громкость скроет все остальные чувства.
Я скрестила руки на груди и пыталась проглотить ком в горле размером с мяч для гольфа.
Он стоял, испепеляя меня взглядом, ждал ответа.
– Джубили. – Его голос звучал тихо, но настойчиво.
Я не отвечала. Я даже не дрогнула.
– Ладно, – наконец произнес он. – Ладно. Мы уйдем. Пошли, Айжа.
Он пытался положить мальчику руку на плечо, чтобы вывести его с кухни, но тот увернулся. Друг за другом они вышли, и, когда я наконец услышала, как дверь открывается и с щелчком закрывается, я схватилась за край стола, грудь сжалась, из глаз полились горячие слезы. Так я и стояла, мне стало легче от того, что они ушли, но я надеялась, что они еще вернутся. Стояла, пока руки не заныли, а ноги не начали подкашиваться. Тогда я медленно подняла упавший стул и села на него, рассматривая то, что было передо мной. Две тарелки. Две чашки. Две смятые салфетки. Это было бы нормальным зрелищем для любого другого человека – остатки завтрака на двоих на кухонном столе. Но для меня это странное и болезненное напоминание о том, что впервые за девять лет тут кто-то был, и теперь его нет.
Через какое-то время, когда день перешел в вечер, мое унижение обернулось острым приступом гнева. Но я не могла понять, на что именно я так была зла. На Донована? На бессердечных детей? На Эрика, за то, что он ушел, хотя именно это я и сказала ему сделать? На себя саму за то, что выпроводила его?
Уже лежа в кровати, я представляла себе лицо Эрика, когда он подавался ко мне, и я задумывалась над другим вопросом: действительно ли он хотел меня поцеловать? Я снова и снова прокручивала тот момент в памяти, вспоминала его взгляд, позу, крик Айжи, пока осознание того, что же так меня беспокоило, вдруг не появляется. Я села. Я хотела, чтобы он меня поцеловал, прямо в ту же минуту, когда мне показалось, что именно это он и собирается сделать. И что это говорило обо мне? Что у меня какая-то безумная тяга к смерти?
Я повернулась к тумбочке, на которой стояла кружка Эрика. Когда я раньше прибиралась, так и не смогла заставить себя ее помыть. Или поставить на место. Так что я принесла ее в свою комнату, словно сувенир из лавки в аэропорту. И теперь я уставилась на ее край, которого несколько часов назад касались губы Эрика, и боролась с соблазном прижаться к нему губами. Да что со мной не так?! Я оторвалась от чашки, выключила свет и теперь лежала в темноте. Но когда я уже почти задремала, меня осенило правдой. Что, может, есть что-то сильнее страха смерти? Например, страх того, что больше никто никогда на меня не посмотрит так, как смотрел Эрик? Например, то, что целую секунду я была тем единственным человеком, который был ему важен?
– Почему ты еще не одета?
Наступил вечер воскресенья, и на моем крыльце стояла Мэдисон. И хотя я и подумала, что она уйдет, если я не буду отвечать достаточно долго, она не сдалась, и пришлось открыть дверь.
– Я не пойду. – Впечатления от вчерашнего дня все еще были сильны, мне кажется, что она увидит это на моем лице.
Но нет.
– Посторонись, я иду!
У меня не было выбора, я отпрыгнула с ее пути, и Мэдисон вошла в прихожую. Начала осматриваться, изучала обстановку. Я уже ждала от нее какого-то язвительного комментария по поводу количества книг, но вместо этого она спросила:
– Когда, ты говоришь, вы сюда переехали?
– Около двенадцати лет назад.
– И во сколько твоей матери обошелся этот дом?
– Не знаю, порядка двухсот тридцати тысяч, может. А что?
– Да то, что сейчас он стоит раза в три больше.
– О’кей, – ответила я, потому что сейчас мне не было дела до дома или до ее риелторских интересов. Единственное, чего я хотела, – забраться в кровать и притвориться, что вчерашнего дня никогда не было.
– Так что у тебя случилось? – Она бросила сумку на пол. – И не говори, что это долгая история. Знаешь же, что я из тебя все вытяну.
