– Можем, – и закрыла дверь.
Я знаю, что должна быть счастлива. Это же хорошо: в моей жизни появились Эрик и Айжа, и они знали о моем состоянии, так что я была в безопасности. Но я открыла дверь дома, прошла в темную гостиную, кинула сумку на пол и не могла понять, отчего мне не стало легче. Почему кажется, что каждое сокращение сердца несет по телу только одно чувство, и это не счастье. Это разочарование.
Глава девятнадцатая
Эрик
Аллергия на людей. На людей! Про аллергию на арахисовое масло я слышал, да. На пчел? Конечно же. У моей двоюродной сестры аллергия на кинзу. Но на людей? Хоть Айжа и объяснил мне это по дороге домой в субботу, я не верил, пока не увидел ту статью в «Таймс». Хотя это многое объясняло. Перчатки. Ее пугливость. То, почему она оказалась в больнице, когда вытащила Айжу из реки. Она в буквальном смысле рисковала жизнью – даже больше, чем я мог подумать, спасая его. И, боже, я до сих пор не могу поверить в то, что пытался ее поцеловать. Но больше всего мне не верилось в то, что, когда я смотрел, как она идет домой в понедельник, мне все еще хотелось это сделать. Когда я пришел к себе, Конни сидела на диване и листала журнал. У меня впервые за несколько дней была возможность с ней поговорить – все воскресенье она провела на работе и успела только ответить на мое сообщение, может ли она отвезти Айжу на терапию. Она ответила:
Да. Но ты будешь мне должен. Опять.
– Как дела, братец?
Я пригладил волосы.
– Увлекательно. Может, ты даже не поверишь мне.
А потом я ей все рассказал о Джубили, ее болезни, о почти поцелуе. Даже не знаю, какой я ждал от нее реакции. Может, шока, как у меня? Но когда я закончил, Конни рассмеялась. Нет, не просто рассмеялась. Она улюлюкала. Она хохотала. Она в буквальном смысле дышать от смеха не могла.
– Это не смешно! Я мог ее убить!
Она заливалась еще несколько минут, а потом попыталась отдышаться.
– Нет-нет. Ты прав. Эта вот часть совсем не смешная. Но остальное… Ну я прямо даже и не знаю.
Она снова расхохоталась, и я ждал, когда она придет в себя.
– Конни! Я серьезно! – Я сел на другой конец дивана. – Что смешного-то, черт побери?
– Только ты, – прохихикала она. – Только ты.
– И что это значит?
– Ой, можно подумать, ты не знаешь.
Я не знал, так что сидел и ждал, когда же она меня просветит.
– Эрик! Да ты просто образец для подражания, когда дело касается ухаживаний за недоступными женщинами!
– Что? Это не так!
– Именно так.
Я закатил глаза.
– У меня были отношения только со Стефани. С семнадцати лет, как ты помнишь.
– А что насчет Терезы Фальконе?
– Тереза Фаль… да это было в средней школе, ты и это считаешь?!
– Ага. У нее только-только умерла мама, и ей не хотелось ни с кем встречаться. Но ты всюду за ней ходил, как щеночек.
– О, отличное сравнение. Спасибо за то, что ты обо мне такого высокого мнения.
– А потом была Пенни Джованни.
– А с ней что?
– Ты ее пригласил на домашнюю вечеринку по поводу твоего перехода в десятый класс.
– И?
– Она была лесбиянкой! Точнее, думаю, что она все еще ей является. И все это знали, кроме тебя.
Хех. Я вспомнил, как она отдернула ладонь, когда я наконец набрался храбрости взять ее за руку уже под конец вечера.
– Правда?
– Да!
– И Стефани…
– Стоп. На ней я женился, так что вряд ли ее можно считать неприступной.
– Ты помнишь, сколько времени ты уговаривал ее пойти с тобой на свидание? Ее отец был ревностным католиком, который рьяно поклялся, что его невинная дочурка не раздвинет ноги до конца времен. И особенно он ненавидел тебя за то, что ты был протестантом.
Я засмеялся. Я и забыл уже, сколько всего мне пришлось пережить ради этого свидания, включая часовой допрос ее папаши в душной гостиной.
– В общем, я хочу сказать, что ты ставишь рекорды, когда дело касается женщин. И теперь ты запал на девицу с аллергией на людей. Видишь, почему я так развеселилась?
– Что же, спасибо тебе, моя добрая сестрица, за понимание и за эти милые воспоминания.
– Да не за что. – Она хлопнула ладонями по коленям. – Но как бы весело это ни было, мне пора. Завтра будет долгий день, особенно если учесть, сколько я пропустила за сегодня, выручая тебя. Опять.
– Да-да. Спасибо тебе, ты прекрасна, не знаю, что бы я без тебя делал. И все такое.
Встав, она надела пальто, намотала шарф вокруг шеи и натянула вязаную шапочку на голову. Дойдя до двери, она остановилась.
– Ты позвонишь Элли в четверг?
Я не смотрел на нее.
– Не знаю, – нерешительно ответил я.
– Эрик, у нее день рождения будет.
– Я в курсе.
В этом году он приходится на День благодарения. В детстве Элли обожала, когда это случалось, потому что Стефани тогда разрешала ей выбирать десерт на ужин, так что у нас был торт, два-три вида пирога, брауни и печенье сникердудл. Ее любимое.
– Я ей что-нибудь по почте отправлю. Новый дневник.
– Ты должен ей позвонить.
– Зачем? Чтобы Стефани сказала, что Элли не хочет со мной разговаривать? Опять?
– Нет. Чтобы она знала, что папа позвонил ей в день рождения. Что он хотя бы попытался.
– Да все, что я делаю – пытаюсь.
– Я знаю, – смягчилась Конни. Она накрыла мою руку своей, сжала. – Ой, и еще кое-что.
– Да?
– Мама с папой приедут поужинать на Рождество, и я сказала, что мы соберемся у тебя. У тебя дома.
– Что?!
Она сняла руку с дверной ручки и положила ее на бедро.
– Вообще-то ты должен сказать мне спасибо. Они хотели приехать на День благодарения, но я соврала, что у меня полно работы. Кроме того, как ты знаешь, я не готовлю.
Это правда. Когда мы с Айжей только переехали, она принесла на новоселье пакет с бургерами из кафе неподалеку.
– Да и, честно говоря, я терпеть не могу, когда мама осуждает каждую деталь моего дома. «Ты ведь знаешь, что в шкафу для постельного белья нужно хранить постельное белье, дорогая?» – До жути похоже она изобразила мамин голос.
– Жуть какая.
– Такая уж она у нас.
– Нет, не такая.
– Ладно. Ты сын, который всегда все делает правильно, даже когда ты развелся, усыновил ребенка другой национальности или оттолкнул дочь.
