И правда, мне стоило бы догадаться о том, что он уедет. И даже не потому, что он хороший отец и, очевидно, выберет быть рядом с дочерью, но еще и потому, что, как говорил мистер Уолкотт: «Ищите закономерности». Конечно, он говорил о решении задач по математике, но в жизни эта стратегия тоже работает. Закономерность такая: уходят все. Или даже еще точнее: от меня уходят все. И я это говорила не в том печальном и исполненным жалости к себе смысле, в котором это может прозвучать (хотя я признавала, что на самом деле я жалуюсь, грущу и жалею себя). Это просто факты. Закономерности моей жизни. Отец. Мама. Черт, да даже Луиза. Если я вдруг понимала, что к кому-то привязалась, надолго этот человек рядом не задерживался. Уверена, что уход Мэдисон – это тоже просто вопрос времени.
Видимо, в какой-то момент моих размышлений я заснула, потому что потом я проснулась, не понимая, что происходит, на диване. Телевизор все так же был включен. Айжа проснулся и смотрел его.
– Который час? – спросила я, отметив, что горлу стало лучше. Хоть что-то.
– Пять.
– Вечера? – Я удивилась, что проспала так долго.
– Ага. Я умираю от голода.
– Я тоже.
Я пошла за меню доставки на дом, и уже через полчаса мы с Айжей поедали жирную лапшу в каком-то слишком сладком соусе, сидя на полу в гостиной. В комнате рядом с кухней был обеденный стол и стулья, но оттуда не было видно телевизор, а Айжа хотел показать мне «Людей Икс». Он показал мне, кто такая Джубили, когда она появилась на экране.
– Тут она не главная героиня. – У него рот битком был забит рисом. – Или в двух следующих, но у тебя большая роль в «Люди Икс: Апокалипсис». Ну, не у тебя. Но ты поняла.
– Апокалипсис, да? Звучит не очень многообещающе.
Когда «Люди Икс» закончились, Айжа стал переключать каналы, остановившись на «Дискавери». Шла какая-то передача о тайнах океана, подводная камера показывала крупным планом голубого кита, который пропускал планктон через свой ус.
Увидев китов, я кое-что вспомнила.
– Ты знал, что исследователи нашли кита, который поет на тон выше любого другого кита в мире? Они измерили звук в герцах или чем-то таком. В общем, он плавает по океану один-одинешенек и не может общаться с другими китами.
– Правда?
– Ага. Прочла в интернете несколько лет назад. Мне кажется, это одна из самых печальных историй о животных, известных мне.
Айжа с минуту молчал, а потом ответил:
– Это не самая печальная.
– Нет?
Он выпрямился на диване.
– Знаешь, как умирают коалы?
Я прищурилась, пытаясь вспомнить все, что я знаю о коалах.
– Нет, не знаю.
– Их зубы приспособлены для того, чтобы есть листья эвкалипта, так? Но за годы поедания они стесываются до пеньков так, что коалы больше не могут жевать, и они умирают от голода.
– Правда?
– Да. Думаю, что это вот грустнее всего.
Я задумалась.
– Ты знаешь, что шимпанзе не умеют плавать?
– Вообще-то это неправда.
– Стоп, это как?
– Ага. Это распространенный миф, но несколько лет назад пара ученых засняла плавающих шимпанзе. Так что они умеют плавать. Просто обычно предпочитают этого не делать.
– Надо же. – Меня и вправду это удивило. – Впрочем, я читала о том, что если один из них упадет в реку, например, то второй прыгнет туда же, чтобы спасти сородича, даже если оба они в результате погибнут. Такое в паре зоопарков случалось – обезьяны тонули во рвах, окружавших их вольеры.
Айжа кивнул.
– Я всегда думала, что это действительно грустно. И немного мило.
Мальчик еще чуть помолчал.
– Я все еще считаю, что коалы круче.
Я улыбнулась его ходу мыслей и вернулась к просмотру передачи.
А потом на меня накатила новая волна печали, я поняла, что когда Эрик уедет, Айжа уедет с ним.
Я не верила в спиритические сеансы, но, оставшись в комнате Эрика посреди ночи, я поняла, почему медиумы в кино просят принести что-то личное – футболку, кошелек, украшения. Будто бы в этих вещах еще осталась частичка человека. Поэтому я всегда чувствовала присутствие матери, когда заходила в ее комнату. И поэтому сейчас я ждала, что передо мной вот-вот появится Эрик, хоть я и знала, что он все еще в больнице. Я разделась и приняла душ в его ванной комнате, изо всех сил пыталась игнорировать, что вот тут же стоит он, та же вода омывает его впадинки и округлости, те же полотенца касаются его в тех местах, которых я никогда не видела.
Что я здесь делала? В Нью-Гэмпшире? В его доме? С тем, что постоянно напоминало, что у меня этого никогда не будет, ни при каком раскладе. Мне вдруг так захотелось домой. Это такое сильное желание, что я думала о том, чтобы вызвать такси, невзирая на стоимость пятичасовой поездки, несмотря на то, как неудобно мне будет на заднем сиденье незнакомой машины, за рулем которой будет незнакомый мне человек. Я просто хотела убраться отсюда.
Но потом я вспомнила об Айже в соседней комнате. Я не могла оставить его одного.
Я вытерлась и наскоро оделась в футболку и штаны, которые нашла в его ящике (сначала я их обнюхала, чтобы убедиться в том, что они чистые и у меня не будет реакции; от них пахло стиральным порошком). Застелила матрас свежей простынью, забралась на кровать и закрыла глаза, но уснуть не могла. Эрик был повсюду. Его запах, его вещи, отпечаток на матрасе, где он постоянно спал, – его присутствие почти можно было ощутить. Оно как воздух – повсюду, но коснуться его невозможно.
Глава двадцать четвертая
Эрик
Элли одновременно выглядела и старше, и младше, если такое было возможно. В ее вытянутых утюжком волосах теперь виднелись голубые прядки, того же цвета, в который окрашивались ее губы, когда она летом ела то, без сомнения, химическое мороженое. Ежевичное, ее любимое, было как раз такого неведомого цвета.
А еще она была крошечная, невозможно крошечная на этой больничной койке, будто Алиса в Стране Чудес, которая только что выпила уменьшающее зелье, плечики свернулись, тельце провалилось в тонкий матрас.
И тут я обратил внимание на ее нос, где в изгибе ноздри поблескивал крошечный бриллиантик, пытаясь успокоиться и не получить инфаркт от того, что Стефани разрешила ей пирсинг. Ну, хотя бы не татуировку.
И пока я ее рассматривал, вздыхая от облегчения, что в ее теле все еще есть жизнь, и неважно, как она его украсила, она посмотрела на меня холодным и неприступным взглядом. Я стал ждать. Она все еще ненавидит меня? Я так боялся сказать что-то не то. А потом она вдруг прошептала:
– Папочка. – И, кажется, у меня подломились колени.
– Элли.
