Но его большие карие глаза были все еще подернуты печалью, и иногда, по ночам, я даже слышал, что он плачет. Хотя, если уж быть честным, с тех пор как я ушел от Джубили, я тоже особо не веселился. Моя мама назвала бы нас парой недотеп.
– Сколько обычно длится эта… скорбь? – Я не знаю, спрашивал ли для Айжи или для самого себя.
Она по-доброму улыбнулась, хотя губы были сжаты.
– Дольше, чем вам кажется. Со временем становится лучше, но до конца она никогда не проходит.
Я кивнул.
– Продолжайте общаться. И просто будьте с ним рядом. Как вы это и делаете.
Я уперся руками, будто рычагами, в колени и встал.
– Ну что же, спасибо вам.
Как нужно прощаться с психотерапевтом? Пожать руки? Нам нужно обняться? Я решил просто слегка помахать.
– Вы очень помогли. Нам обоим.
Она кивнула.
– Я просто делаю свою работу.
Я пошел к двери и потянулся к ручке.
– О, Эрик, – донеслось из-за моей спины.
– Да? – Я обернулся.
– Это по поводу Джубили. – Я замер. – Думаю, Айже пойдет на пользу попрощаться с ней. Он кажется расстроенным, когда говорит о ней и о том, как внезапно кончилась их дружба. Полагаю, они сильно сблизились.
Она прищурилась, и я задумался, сколько же она знает или хотя бы подозревает. Я кивнул и поднял ладонь в знак благодарности.
– Спасибо, – еще раз произнес я.
По дороге к машине я вытащил телефон и набрал сообщение Элли. Я писал ей каждый день, хоть она и не всегда отвечала. Некоторые сообщения серьезные, а некоторые больше похожи на это:
Думаю проколоть нос. Что лучше: кольцо или гвоздик? Папа.
Сунув телефон обратно в карман, я повернулся к Айже.
– Закажем пиццу на ужин? – спросил я, когда мы оба сели в машину.
– Мне все равно, – пробормотал он, застегивая ремень безопасности.
Несколько минут мы ехали молча. Я было пожалел о том, что заехал в офис Дженет перед отъездом, но я знал, что она была права. Я не мог просто задвинуть отношения Айжи и Джубили под коврик, как бы сильно я ни хотел забыть ее. Двигаться дальше. Это нечестно по отношению к Айже.
– Эй.
Он поднял голову.
– Ты же знаешь, что это не Джубили виновата в том, что тебе пришлось перестать ходить в библиотеку?
Он поднял бровь:
– Разве?
– Нет. Это из-за меня.
Он не спросил почему, и я этому только рад.
– Я знаю, что она по тебе скучает. Хочешь попробовать заскочить к ней до отъезда?
Айжа закусил губу и уставился в окно. И через несколько минут ответил:
– Да, хочу.
– Хорошо. – Я был в ужасе от того, что придется снова прощаться, но в то же время умирал от желания увидеть ее. – В субботу поедем.
У меня завибрировал телефон, и я вытащил его, когда мы остановились на следующем светофоре.
Боже, какой же ты дурила.
Я улыбнулся.
– А что с Руфусом? – спросил Айжа в тот же вечер, когда мы паковали последние коробки на кухне. Я написал «кофейные чашки» большими черными буквами на одной из них, чтобы второй раз их не потерять.
Пес затявкал, когда услышал свою кличку.
– А что с ним? – Я закрыл коробку.
– Думаю, мы должны его оставить. С ней.
Пауза.
– С кем? – спросил я, хотя прекрасно знал ответ.
– С Джубили.
– Почему?
Он пожал плечами.
– Она его любит, – медленно ответил мальчик. А потом наклонил голову и добавил: – Боюсь, без нас ей будет одиноко.
Киваю. Я эгоистично, ревниво боюсь как раз обратного. Боюсь, что без нас ей одиноко не будет.
– Да, дружище. Мы можем отдать ей собаку.
Руфус загавкал. Решено.
В субботу вечером я остановил машину у дома Джубили, но не на подъездной дорожке, решив, что я просто больше не могу ее видеть. Не с глазу на глаз.
Айжа выскочил и открыл дверь, чтобы забрать Руфуса.
Я смотрел в темноту, как он идет по двору к двери, стучится и ждет. Над крыльцом зажегся свет. Открылась дверь. Руфус прыгнул на Джубили, почти сбивая ее с ног. Я удивился, когда вдруг понял, как же он вырос за эти несколько месяцев. Она села на корточки, он начал облизывать ей лицо своим розовым языком, и она хихикнула. Потрепала его шерсть, успокаивая, и вдруг стала серьезной, когда Айжа объяснил, зачем он пришел. Она покачала головой. Раз. Второй. А потом Айжа что-то сказал ей, чтобы ее убедить, и она закивала и улыбнулась. Потом вдруг она исчезла внутри, закрыв дверь. Я скорчился, будто бы мне дали под дых. Она даже не взглянула на меня. Не помахала. Интересно, неужели она забыла все всего за неделю? Может, ее чувства не такие сильные, как мои? Но тут я заметил, что Айжа стоял на месте. Не шел обратно к машине.
И я ждал с ним вместе, что бы потом ни случилось.
И вот дверь открылась. И в проеме стояла Джубили, держа в распахнутых руках простынь. Я было открыл рот, чтобы что-то сказать. Закричать. Предупредить, что Айжа ненавидит, когда его обнимают. Но было слишком поздно. Она обернула его в простынь и крепко сжала. Айжа – чудеса! – Айжа не двигался. Он просто стоял там и позволял себя любить.
Над его укутанной в простынь головой я видел глаза Джубили, она смотрела на машину, искала меня в темноте. Не знаю, видела ли она меня, но я так широко ей улыбаюсь, что щеки еще тысячу дней будут болеть. И думал о том, как же глуп я был, что не понял – из всех людей в мире только Джубили сможет его коснуться.
Глава двадцать седьмая
Джубили
Вместо того чтобы упиваться жалостью к себе, как я это делала почти все вечера на этой неделе после работы, в последнюю ночь я решила отвлечься, прочитав «На дороге». Книга оказалась так хороша, что я не спала до трех часов утра, пока глаза не стали закрываться. Как только в пятницу с утра я закончила последние несколько страниц, в библиотеку вплыла Мэдисон.
– Ты вообще где была?
Я опустила книгу. Посмотрела на нее. И спокойно ответила:
– Прямо здесь.
– Ой, вот не надо вот этого. Ты знаешь, о чем я. Ты не ответила ни на один из моих звонков и заставила Роджера мне соврать. Я же знаю, что в тот день ты была здесь.
Я откинулась на стуле и вздохнула. Я знаю, что столкновение было неизбежно, на самом деле я скорее удивилась, что оно затянулось так надолго.
– А где была ты? – я вернула ей вопрос. – Это же было аж две недели назад?
