– Собака. Давай заведем?
– Что? Нет. – Я подъехал к тротуару и поставил машину на ручной тормоз. Смотрительница потянулась к ручке двери со стороны Айжи, но дверь была заперта.
– Ты обещал, – сказал он, не обращая внимания на удивленный взгляд женщины.
– Когда? Разблокируй дверь.
– Ты сказал, когда рыбка умрет, мы заведем собаку. А рыбка умерла.
– Разве? – Надеюсь, в моем голосе было слышно удивление. Я нажал кнопку разблокировки дверей на приборной панели, и женщина опять дернула за ручку, но Айжа упрямо запер ее снова.
Я вымученно улыбнулся смотрительнице и поднял один палец.
– Ну да. Не знаю, как ты мог этого не заметить, когда кормил его с утра.
– Ох…
Водитель в машине позади нас нажал на клаксон. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел в нем мамашу, которая злобно на меня пялилась. Сердце начало биться быстрее.
– Мы с тобой позже это обсудим. Тебе пора в школу.
– Никуда не пойду, пока ты не скажешь, что мы купим собаку, – Айжа поправил очки и скрестил руки на груди.
Снова послышался гудок машины.
– Айжа! У нас сейчас нет на это времени!
Я снова нажал на кнопку разблокировки. Айжа опять запер дверь. Смотрительница выглядела так растерянно, будто бы никогда раньше не видела ребенка, который не хочет вылезать из машины. Я увидел, что директор школы, стоявший за ней, направился к нашей машине. По моему лбу полились капли пота.
А потом я вспомнил о кресле-каталке, и меня озарило. Можно попробовать сторговаться.
– Может, я попробую найти кресло-каталку, а потом подумаем о собаке?
БИП. БИИИИИИП. БИИИИИИИИИИИИИИП.
Я подавил порыв открыть окно и наорать на мамашу и вцепился в руль так, что у меня побелели костяшки пальцев.
Лицо Айжи просияло, и мне показалось, что я победил. Но потом он снова скрестил руки на груди и уселся в кресле поудобнее.
– Кресло и собаку! – перекрикнул он гудок, который уже надрывался без перерыва. Я и не знал, что в маленьких городках бывают такие злобные водители.
– Айжа. Вон. Из. Машины. – Я так сильно сжал челюсти, будто они приклеились друг к другу.
Он не двигался с места, просто смотрел на меня, его ничуть не заботило, что целая вереница родителей, сидящих в машинах, проклинает нас. И я знал, что я тоже должен стоять на своем. Хороший родитель всегда отстаивает свою точку зрения, не важно, как умело манипулирует им ребенок.
Другие машины тоже начали сигналить. БИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИП!
К черту хороших родителей. Единственное, что мне было нужно, – чтобы эти клаксоны заткнулись.
– Отлично! Кресло и гребаную собаку!
И в этот же момент Айжа открыл дверь, выпуская мое ругательство прямо в школьный двор.
Директор остановился, кустистые седые брови смотрительницы ползли вверх.
Гудки замолкли, воздух замер, и все, кто был у входа в школу, уставились на меня. Айжа невозмутимо вылез из машины, набросил рюкзак на плечо и пошел ко входу в школу.
Я сделал глубокий вдох, лицо мое побагровело от стыда.
– Покажи им, тигр! – крикнул я ему вслед, после чего захлопнул дверь и переключил коробку передач.
Дома я налил себе третью чашку кофе и сел за столик, где Айжа пытался поджечь взглядом коробку рисовых хлопьев всего часом ранее. От усталости – хотя не было даже и половины девятого – я тер щеку, против роста волос, уже чувствуя, как щетина пробивается из пор. Обычно к полудню щетину уже видно, не важно, какой продвинутой бритвой я бы ни пользовался (серьезно? продвинутые бритвы? кто их изобретает вообще, ученые НАСА, что ли?). До следующей недели мне не нужно ходить на работу, но я уже хотел в офис, там я хотя бы чувствовал, что в чем-то компетентен.
Если судить по утренним событиям, воспитание детей – не моя сильная сторона.
И раз хуже уже быть не могло, я вытащил телефон и набрал сообщение Элли. Она мне уже четыре месяца не отвечала, но это не значит, что я решил сдаться.
Только что нечаянно крепко выругался на людях. Директор Айжи и бабулька, которая следит за транспортным движением у школы, в шоке. Думаю, тебя это позабавит. Люблю тебя, солнышко. Папа.
Я знал, что не нужно подписывать сообщения: Элли научила меня этому два года назад, когда заглянула мне через плечо, – я набирал сообщение, заканчивая его подписью «Эрик».
– Пааааап, – сказала она своим недавно изобретенным тоном, будто бы я – самый тупой человек на земле. – Ты же знаешь, что, когда ты отправляешь сообщение, твой телефон автоматически отображается? Все понимают, что оно от тебя.
Примерно в это же время она начала заканчивать каждое предложение, чуть повышая голос, будто бы каждая фраза каким-то неведомым образом была вопросом. Я быстро понял, слушая ее разговоры с друзьями, что это типично для речи девочек-подростков. Я даже подумал, вдруг им в средней школе раздают специальные учебники по тому, как говорить, одеваться и снисходительно относиться к родителям.
В любом случае, я не знал о том, что не нужно подписывать сообщения, и был благодарен за объяснение – даже если оно было немного унизительным.
Но я все равно продолжал подписывать свои сообщения Элли, потому что так я мог представить, как она закатывает глаза от непонятливости своего папаши. Я надеялся, что она даже будет хихикать. Еще мне нравилась мысль о том, что так я напоминал ей, кто я.
Ее отец. Даже если она не хотела со мной говорить.
Я нажал «отправить». А потом налил себе еще кружку кофе.
Завтра. Завтра я начну пить меньше кофе.
Глава третья
Джубили
Почтальон опаздывал.
Я изо всех сил пыталась не отрываться от сериала про Джека-потрошителя, но то и дело мой взгляд возвращался к часам на стене. Было тринадцать семнадцать дня. Почта приходила каждый день с двенадцати до половины первого. Я волновалась за него. За почтальона. Пусть даже я никогда с ним и не общалась. И не знаю, как его на самом деле звали. Я называла его Эрл, потому что однажды я услышала его через дверь, он приятным баритоном распевал песенку про какого-то Эрла. Может, он стал свидетелем ограбления, погнался за вором, сбил его с ног, прижал к земле, все ради того, чтобы вернуть сумочку. Эрл мог бы сделать что-то в таком духе, у него было такое вот лицо. Честное. Доброе.
А что, если случилось что-то хуже? Например, его хватил удар. Или тромб пробрался из ноги и попал прямо в сердце? Может, он лежал беспомощный, посреди улицы, под ярко-синим небом, вокруг рассыпанных конвертов и посылок, будто ящик, колеблющийся на морских волнах.
И как только я начала паниковать, я услышала его. Скрип несмазанной дверцы для почты на моей двери, водопад конвертов и рекламных листовок, сыплющихся на пол.
