5. Не все большие существа опасны. (Положительный пример: дронт Эдвард.)
6. Даже маленькие существа бывают очень мужественны. (Положительный пример: я.)
7. Не спасайте никого в темноте! (Отрицательный пример: тётка Хемулихи.)
Пока я размышлял об этих важных истинах, наш корабль миновал последний островок, и вдруг сердце моё подпрыгнуло высоко-высоко, застряло где-то в горле, и я закричал:
— Фредриксон! Прямо по курсу море!
Наконец что-то происходит! Прямо передо мной лежало синее, сверкающее, полное приключений море.
— Какое большое, — сказал Шуссель и заполз в банку. — Простите, но моим глазам больно, и я совершенно сбит с толку!
А Юксаре закричал:
— Какое синее и мягкое! Давайте будем качаться на волнах, спать и ни о чём не думать. Только плыть — вперёд и вперёд…
— Как хаттифнаты, — сказал Фредриксон.
— Кто-кто? — переспросил я.
— Хаттифнаты, — повторил Фредриксон. — Вечно куда-то плывут… Никакого покоя.
— В том-то и разница, — довольно заметил Юксаре. — Внутри у меня покоя хоть отбавляй! И я люблю спать. А хаттифнаты никогда не спят — не умеют. Говорить они тоже не умеют, они просто пытаются доплыть до горизонта.
— Ну и как, кому-нибудь из них это удалось? — спросил я, поёжившись.
— Кто его знает, — пожав плечами, ответил Юксаре.
Мы встали на якорь у скалистого берега. До сих пор у меня по спине пробегают мурашки, когда я шепчу про себя эти слова: «Мы встали на якорь у скалистого берега». Впервые в жизни я видел красные скалы и прозрачных медуз — маленькие загадочные парашютики с сердцем в форме цветка.
Мы сошли на берег собирать ракушки.
Фредриксон, конечно же, заявил, что хочет изучить место стоянки, но что-то подсказывает мне, что на самом деле его тоже интересовали ракушки. Между скалами мы обнаружили крохотные, скрытые от посторонних глаз песчаные пляжики, и вообразите себе радость Шусселя, когда он заметил, что каждый камушек здесь гладкий и круглый, как мячик или яйцо. Охваченный ни с чем не сравнимым собирательским счастьем, Шуссель снял с головы ковшик и всё собирал в него, собирал и собирал. Песок под прозрачной зелёной водой был аккуратно расчёсан в частую волнистую полоску, скала нагрелась на солнце. Ветер улёгся, и вместо горизонта впереди была лишь бесконечная светлая прозрачность.
В те времена мир был велик, а всё маленькое было куда приятнее в своей малости, нежели теперь, и нравилось мне гораздо больше. Если вы, конечно, понимаете, о чём я.
Сейчас меня посетила другая мысль, которая мне кажется важной. Возможно, тяга к морю — это особое муминистическое качество, и я с удовлетворением отмечаю, что оно передалось и моему сыну.
Но, дорогие читатели, обратите внимание, что наш восторг вызывает скорее берег.
Посреди моря горизонт для обычного муми-тролля широковат. Нам больше нравится всё изменчивое и причудливое, чудно́е и непредсказуемое. Например, берег, в котором соединилось немного суши и немного моря, закат — в котором есть немного тьмы и немного света, и весна, где смешалось немного холода и немного тепла.
И вот снова пришли сумерки. Пришли осторожно и медленно, чтобы день успел спокойно улечься спать. По небу на западе были раскиданы маленькие облака, как шапочки взбитых сливок розоватого цвета, и всё это отражалось в море — зеркальном, гладком и вовсе не опасном.
— Ты когда-нибудь видел облако вблизи? — спросил я Фредриксона.
— Да, — ответил он. — В книге.
— Мне кажется, облака — как райские розочки, — заметил Юксаре.
Мы сидели рядом на скале. Приятно пахло водорослями и чем-то ещё — возможно, морем. Мне было так хорошо, что я даже не беспокоился о быстротечности всякого счастья.
— А ты счастлив? — спросил я Фредриксона.
— Здесь неплохо, — смущённо пробормотал Фредриксон (и я понял, что и он бесконечно счастлив).
Тут я увидел, как в море выходит огромная флотилия маленьких лодочек. Лёгкие, как бабочки, они скользили вперёд по своим собственным отражениям. В каждой лодке, тесно прижавшись друг к другу и глядя на море, сидели безмолвные пассажиры, крошечные серо-белые существа.
— Хаттифнаты, — сказал Фредриксон. — Плывут на электричестве.
— Хаттифнаты, — взволнованно прошептал я. — Те, что плывут, плывут и никогда никуда не приплывают…
— Они заряжаются в грозу, — сказал Фредриксон. — Жгутся, как крапива.
— А ещё они живут разгульной жизнью, — сообщил Юксаре.
— Разгульной жизнью? — заинтересовался я. — Это как?
— Я толком не знаю, — ответил Юксаре. — Может, пьют пиво и вытаптывают чужие огороды.
Мы ещё долго смотрели на хаттифнатов, уплывавших вдаль, к горизонту. Во мне проснулось странное желание отправиться с ними в их загадочное путешествие и тоже пожить разгульной жизнью. Но об этом я промолчал.
— Так что насчёт завтра? — неожиданно спросил Юксаре. — Идём в открытое море?
Фредриксон задумчиво посмотрел на «Морзкой оркестор».
— Это речное судно, — вымолвил он. — Колёсное. Парусов нет…
— А мы бросим жребий, — сказал Юксаре и встал. — Шуссель! Поди-ка сюда, принеси нам пуговицу!
Шуссель играл на мелководье, но пулей выскочил из воды и начал вытряхивать свои карманы.
— Одной вполне достаточно, дорогой племянник, — сказал Фредриксон.
— Выбирайте любую! — восторженно воскликнул Шуссель. — Какую хотите — с двумя или четырьмя дырочками? Костяную, плюшевую, деревянную, стеклянную, металлическую или перламутровую? Одноцветную, пёструю, в крапинку, полосатую или в клеточку? Круглую, выгнутую, вогнутую, плоскую, восьмиугольную или…
— Обычную брючную, — перебил его Юксаре. — Всё, бросаю. Если упадёт лицевой стороной вверх, значит, выходим в море. Ну что там?
— Дырочками кверху, — объяснил Шуссель и почти уткнулся в пуговицу носом, чтобы получше разглядеть её в сумерках.
— Да ну тебя, — сказал я. — Как она легла?
Но тут Шуссель дёрнул усиками, и пуговица соскользнула в расселину в скале.
— Простите! — закричал Шуссель. — Ужас, да и только. Хотите, я дам вам новую?
— Да нет, — сказал Юксаре. — Жребий можно бросать только один раз. Теперь уж пусть этот вопрос решится сам собой, потому что я хочу спать.
Мы провели крайне неприятную ночь на борту. Когда я сунул ноги в койку, одеяло было липкое, словно его полили сиропом. Липким было всё: дверные ручки, зубная щётка и тапочки, а бортовой журнал Фредриксона склеился так, что его невозможно было открыть!
