Когда же, набравшись храбрости, я выглянул в иллюминатор, мы проплывали над верхушками деревьев в Парке Сюрпризов.
— Он летит! Он летит! — кричал Юксаре.
Не могу найти слов, чтобы описать то потрясающее чувство, которое переполняло меня, пока мы парили над землёй. Хотя я вполне доволен тем… как бы это сказать… силуэтом, коим наградила меня судьба, должен признать, что он не создан для того, чтобы парить. Однако в те минуты я вдруг почувствовал себя лёгким и изящным, как ласточка, беспечным и беззаботным, быстрым, как молния, и неотразимым. С особым удовольствием наблюдал я за теми, кто остался на земле, как они копошатся внизу или в испуганном восхищении глядят вверх — на меня. Это был потрясающий миг, жаль, что слишком быстротечный.
Описав плавную дугу, «Морзкой оркестор» опустился на воду и поплыл, украшенный белыми усами из пены, в открытое море, оставляя позади берега Самодержца.
— Фредриксон! — закричал я. — Давай ещё полетаем!
Фредриксон посмотрел на меня невидящим взором, глаза его были голубые-голубые, и весь он светился от тайного торжества, которое не имело к нам, остальным, никакого отношения. А потом он направил корабль вниз. Кабина наполнилась прозрачным зелёным светом, мимо иллюминаторов проносились тысячи мелких пузырьков.
— Сейчас мы потонем, — сказала малышка Мю.
Я прижался носом к стеклу и стал вглядываться в морскую пучину. Вдоль борта «Морзкого оркестора» зажглись фонари. Они посылали слабый дрожащий свет в подводную мглу.
Я содрогнулся. Куда ни глянь, вокруг лишь зелёная мгла, мы парим в вечной ночи и полной пустоте. Фредриксон выключил мотор, и мы заскользили вниз, всё глубже и глубже. Никто ничего не говорил, и, по правде сказать, нам было страшновато.
Однако уши Фредриксона стояли торчком от счастья, и я заметил, что на нём новая фуражка, украшенная на сей раз маленькими серебряными плавниками.
В этой нестерпимой тишине я вскоре расслышал шепоток, который постепенно становился всё громче. Как будто тысяча перепуганных голосов одновременно шептали одно и то же: «Морской пёс, Морской пёс, Морской пёс…»
Дорогой читатель, попробуй несколько раз произнести «морской пёс» — предостерегающе и протяжно. Это звучит жутко!
Из темноты показались какие-то мелкие тени. Это были рыбы и морские змеи, и у каждой на носу висел маленький фонарик.
— Почему они не зажгут свои фонарики? — спросила Мюмла.
— Может, батарейки сели, — ответила её дочь. — Мам, а кто такой Морской пёс?
Рыбы кольцом окружили тонущий «Морзкой оркестор» и заинтересованно разглядывали его, ни на миг не переставая испуганно шептать: «Морской пёс! Морской пёс!»
— Дело неладно, — сказал Юксаре. — У меня Предчувствия! Носом чую, они просто боятся зажечь свои фонари. Им запретили! Ну и ну — запретить зажигать фонарь, который висит на твоей собственной голове!
— Может, это Морской пёс запретил? — прошептала дочь Мюмлы, сияя от восторга. — У меня была одна тётка, которая боялась зажигать примус, потому что, когда она зажгла его в первый раз, всё взлетело на воздух, и она в том числе!
— Сейчас мы сгорим, — сказала малышка Мю.
Рыбы подплыли ещё ближе. Они облепили «Морзкой оркестор» и глазели на наши фонари.
— Сказали бы прямо, в чём дело, — буркнул я.
Тогда Фредриксон включил свой беспроводной слуховой аппарат. Тот немного пошипел, а потом мы услышали многоголосый жалобный вой: «Морской пёс, Морской пёс! Он уже близко, близко… Туши свет! Туши свет! Тебя проглотят… Сколько в тебе ватт, бедный кит?»
— Уж темно так темно, — одобрительно высказалось моё привидение. — Роковая ночь укутала кладбище в саван, отчаянно взывают чёрные тени.
— Тсс… — сказал Фредриксон. — Я что-то слышу…
Мы прислушались. Очень далеко раздавался слабый стук, словно биение пульса — нет, словно кто-то приближался к нам длинными, медленными скачка́ми. В мгновение ока все рыбы исчезли.
— Сейчас нас сожрут, — сказала малышка Мю.
— Пойду уложу детей, — сказала Мюмла. — А ну-ка марш в кровать!
Дети встали в круг и начали расстёгивать друг другу пуговицы на спине.
— Сегодня сами себя пересчитаете, — сказала мама. — Я как-то не могу сосредоточиться.
— А ты нам почитаешь?! — закричали дети.
— Ладно, — согласилась Мюмла. — На чём мы остановились?
Дети в один голос забубнили:
— Эта-кровавая-расправа-дело-рук-Одноглазого-Боба-произнёс-инспектор-Твигс-и-вытащил-из-уха-убитого-трёхдюймовый-гвоздь-должно-быть-это-произошло…
— Хорошо, хорошо, — сказала Мюмла. — Ложитесь уже…
Странные скачки́ всё приближались, «Морзкой оркестор» тревожно покачивался, слуховой аппарат шипел по-кошачьи. Я почувствовал, как шерсть на загривке встаёт дыбом, и бешено заорал:
— Фредриксон! Гаси фонари!
Перед тем как стало темно, с правого борта мелькнул Морской пёс, и этот промельк был ужасающе, несказанно жуток — возможно, именно потому, что мы успели увидеть чудовище лишь в общих чертах. В темноте я представил его себе в подробностях, и это было ещё ужаснее.
Фредриксон включил мотор, но, видно, слишком разволновался и толком не мог управлять машиной. Вместо того чтобы всплыть, «Морзкой оркестор» быстро погрузился на самое дно.
Там он включил свои гусеницы и покатил по песку. По иллюминаторам, будто ощупывая нас длинными пальцами, скользили водоросли. В полной темноте и тишине мы слышали, как пыхтит Морской пёс. Вот он серой тенью выглянул из водорослей, вот сверкнули его жёлтые глаза, и два ужасных луча света зашарили, словно прожекторы, по бортам нашего корабля.
— Быстро все под одеяло! — крикнула Мюмла своим детям. — И не вылезайте, пока не разрешу!
На корме раздался страшный треск: Морской пёс решил для начала отгрызть наш руль глубины.
И тут в море за бортом поднялась невообразимая кутерьма. «Морзкой оркестор» сперва всплыл, а потом ухнул в глубину вверх днищем, водоросли длинной волнистой шевелюрой расстелились по морскому дну, вода зашумела, как из крана в ванной. Нас раскидало по кабине, дверцы шкафчиков отворились, посуда слетела с полок и заплясала между нами вперемешку с овсянкой и манкой, саго и рисом, ботинками Мюмлиных детей и вязальными спицами моего привидения; табакерка Юксаре открылась, и табак просы́пался. Это был кошмар. Из темноты вдруг раздался вой, от которого шерсть на каждом хвосте встала дыбом.
А после наступила тишина. Страшная, зловещая тишина.
— Летать мне понравилось, — призналась Мюмла. — А вот нырять — совсем нет. Интересно, сколько у меня осталось детей? Пересчитай их, доченька, будь добра!
