Кстати, это и был один из тех редких случаев, когда я вообще ни о чём не думал. Я просто знал, что должен спуститься на берег с его шипящим прибоем, — это был волшебный дар Предвидения, который и впоследствии нередко приводил меня к удивительным результатам.
Из ночных облаков вышла луна, и мокрый песок засиял металлическим блеском. Волны с грохотом налетали на берег, как вереница белых драконов: вставали на дыбы, выпуская когти, падали на песок, шелестя, расползались в темноте и снова возвращались.
О, воспоминания безраздельно захватили меня!
Что же вынудило меня, наперекор холоду и тьме (а хуже этого для муми-тролля ничего нет), сбежать вниз на берег именно в ту знаменательную ночь, когда Муми-маму забросило на наш остров? (Ах, свобода, странная штука!)
Отчаянно цепляясь за обломок доски, она боролась с прибоем, который швырял её к берегу, а потом уносил обратно, будто мячик.
Я ринулся в воду и что было сил закричал:
— Я здесь!
И вот её снова выкинуло к берегу. Она выпустила доску и барахталась на волнах, размахивая лапками в воздухе. Вдруг я увидел, как на нас надвигается чёрная стена воды. Недолго думая, я схватил несчастную, и в следующий же миг мы беспомощно закружились в кипящем прибое.
С небывалой силой я упёрся ногами в дно, напрягся и, преодолевая течение, пополз к берегу, в то время как волны с голодным рыком норовили схватить меня за хвост; я спотыкался, я цеплялся, я сражался — и наконец, выбравшись из пучины, уложил свою прекрасную ношу на песок, подальше от жестокого дикого моря. Ах, это было отнюдь не то же самое, что спасать тётку Хемулихи! Я спас муми-тролля, такого же, как я сам, только ещё прекраснее, — изящного муми-тролля женского пола!
Она села и закричала:
— Спасите сумку! Спасите сумку!
— Но ведь она у вас в руках, — заметил я.
— О, она цела! — воскликнула она. — Хвала радости…
И она открыла свою большую чёрную сумку, и начала копошиться в ней и что-то искать, и наконец достала свою пудреницу.
— Кажется, пудра отсырела, — опечалилась она.
— И пускай! Вы прекрасны без всякой пудры, — галантно заметил я.
И тогда она подняла глаза, и посмотрела на меня совершенно непередаваемым взглядом, и сильно покраснела.
Позвольте же мне теперь, добравшись до этой поворотной точки моей бурной молодости, прервать сей рассказ и завершить мемуары не менее бурным появлением Муми-мамы, самой обворожительной из всех муми-троллей! С того дня я творил свои сумасбродства под присмотром её нежных и понимающих глаз, и эти сумасбродства оборачивались жизненным опытом и здравым смыслом, но в то же время теряли то очарование дикой свободы, которое и соблазнило меня рассказать о деяниях своей молодости.
Всё описанное мною произошло ужасно давно, но теперь, оживив в памяти эти события, я чувствую, что они могли бы произойти ещё раз, только совсем по-новому.
Я откладываю перо в сторону, твёрдо убеждённый, что сладостная пора приключений, несмотря ни на что, ещё не прошла (что было бы весьма огорчительно).
Пускай же каждый достойный муми-тролль поразмыслит о моих переживаниях, моём мужестве, моей рассудительности, моих добродетелях (и, возможно, безрассудствах) — даже если он пока ещё не удосужится извлечь урок из моего опыта, ибо рано или поздно сам его обретёт, пройдя свой собственный прекрасный или тернистый путь, который суждено пройти всем молодым и одарённым муми-троллям.
Здесь мемуары заканчиваются.
Но за ними следует важный эпилог.
Переверните страницу!
Эпилог
уми-папа положил ручку на стол и в полной тишине оглядел своё семейство.
— Твоё здоровье! — подняв бокал, растроганно сказала Муми-мама.
— Твоё здоровье, папа, — сказал Муми-тролль. — Ты теперь знаменитость.
— Что-о-о? — подскочив, воскликнул папа.
— Все решат, что ты знаменитость, когда будут читать эту книгу, — заверил его Муми-тролль.
Автор пошевелил ушами и расплылся в довольной улыбке.
— Может быть! — признал он.
— Ну а потом, что было потом? — закричал Снифф.
— О, потом… — сказал Муми-папа и плавно повёл лапой, охватывая жестом дом, семью, сад, Муми-долину и вообще всё, что неизбежно случается, когда весёлые юношеские деньки подходят к концу.
— Дорогие дети, — скромно сказала Муми-мама, — потом всё началось.
Веранда слегка задрожала от внезапного порыва ветра. Дождь припустил с новой силой.
— Оказаться в море в такую ночь… — задумчиво пробормотал Муми-папа.
— Ну а мой папа? — спросил Снусмумрик. — Юксаре? Что с ним стало? И с мамой тоже?
— А Шуссель? — крикнул Снифф. — У меня был один-единственный папа — где он? Вы что, его потеряли? И где его пуговичная коллекция, и где Муссель?
На веранде стало тихо.
И вот тут-то, ровно в тот самый миг, который так необходим для этой истории, раздался стук в дверь. Три коротких, решительных удара.
Муми-папа вскочил со стула и прокричал:
— Кто там?!
Низкий голос ответил из-за двери:
— Открой! Ночь холодна и дождлива.
Муми-папа настежь распахнул дверь.
— Фредриксон! — завопил он.
И на веранду шагнул Фредриксон. Он стряхнул с себя капли дождя и сказал:
— Не сразу я тебя нашёл. Привет, привет!
— А ты ни капельки не постарел! — восхищённо заметил Муми-папа. — О, как же я рад! О, как я счастлив!
Вдруг из-за спины Фредриксона послышался слабый глухой голосок:
— В такую роковую ночь забытые кости гремят, как никогда! — И из рюкзака Фредриксона с премилой улыбкой выползло привидение собственной персоной.
— Проходите, пожалуйста! — воскликнула Муми-мама. — Хотите тодди с ромом?
— Спасибо, спасибо, — согласился Фредриксон. — Стаканчик мне. И привидению. И тем, кто за дверью, тоже!
— А что, там ещё кто-то есть? — спросил Муми-папа.
— Ну так, несколько родителей, — сказал Фредриксон и засмеялся. — Они немного стесняются.
