К сожалению, проблемы здоровья экипажа лодки этим не ограничивались. Жара и выбросы части выхлопов дизель-моторов отрицательно действовали на машинную команду, а также на всех остальных, работавших и живших в кормовых отсеках лодки. Из-за действия выхлопных газов они постоянно ходили с красными веками, многие страдали от инфекций. Несмотря на эти проблемы, Чех ни на йоту не отступал от своей строгой политики, разрешая лишь двум членам экипажа единовременно подниматься на верхнюю палубу, чтобы подышать свежим воздухом.
1 ноября мы получили приказ из штаба подводного флота сменить оперативный район, двигаясь от острова Тринидад на север мимо острова Барбадос. В штабе надеялись, что в результате мы окажемся в центре напряженного движения вражеского флота. Однако единственным движением, с которым мы здесь встретились, оказалось движение вражеской авиации. Нам постоянно приходилось уходить под воду, поскольку Metox, не уставая, предупреждал нас о приближении самолетов союзников.
Большую часть своего свободного времени я проводил, уткнувшись в учебник английского языка, повторяя значения слов и грамматику. Многие из моих товарищей по экипажу лодки спрашивали меня, почему я учу английский.
– Это ведь они должны будут учить немецкий, – твердили мне товарищи.
Я был уверен, что они правы. Но, думалось мне, всегда хорошо знать хотя бы еще один иностранный язык, помимо своего – даже когда мы выиграем эту войну.
Около полуночи 7 ноября мы были разбужены ото сна неожиданным резким увеличением числа оборотов дизель-моторов, ревом наших «Джамбо». Работа дизелей на столь высоких оборотах могла означать только одно: мы догоняли цель! Выпрыгнув из коек, мы разбежались по нашим боевым постам, не дожидаясь объявления боевой тревоги.
Нас всех охватил восторг погони за целью на предельной скорости. Нос подводной лодки вздымался вверх по набегавшим волнам, затем скатывался вниз в глубокие провалы между ними. Засасываемый дизелями воздух тянулся холодным сильным ветром по всей длине лодки. Комбинация разрывающего слух рева дизелей, вздымание и опускание носа лодки и внезапный порыв чистого, свежего воздуха взволновали нас всех и вызвали душевный подъем. Наконец-то мы снова вышли на охоту за врагом!
Альфред Райниг, наш старший штурман, отправился наверх, чтобы определить нашу позицию, «стреляя по звездам» из секстанта. Мне было приказано помогать ему. В процессе работы он называл имена различных звезд, а я записывал в этот момент минуты и секунды для его последующих расчетов. Была одна особенность боевого поста в центральном пункте управления подводной лодкой: вы всегда могли быть призваны выполнять самые различные задачи, от самых интересных до самых обыденных.
Мы двигались в надводном положении, пока не услышали команду стоять по боевым постам. Прошел еще один наполненный напряжением час, когда мы услышали приказ изготовить торпедные аппараты к стрельбе.
– Положение цели 90 градусов, скорость 11 узлов. Дистанция 1500 метров. Торпеды изготовить к пуску… Аппараты один и два товсь… ПЛИ!
Пока секундомер отсчитывал секунды, мы все затаили дыхание. Когда прошло соответствующее число секунд, я, повернувшись, увидел Чеха, глядящего через люк в рубке. Лицо его покраснело, он что-то прошипел себе под нос. Я не мог слышать, что он сказал, но я понимал, что это значит: торпеды прошли мимо цели. Позднее мы узнали, что он неправильно оценил скорость цели в широких пределах.
Чех отдал команду в машинный отсек, и наша лодка снова заполнилась ревом дизелей. Дистанция между нами и целью тем временем все увеличивалась; нашим единственным шансом нанести удар оставался теперь только пуск на дальнюю дистанцию… 2000 метров.
Ровно в 04:00 трубы торпедных аппаратов № 3 и № 4 выпустили своих длинных черных «угрей». Акустик доложил, что торпеды вышли чисто и движутся к цели. Дистанция выстрела в 2000 метров делала отсчет до ожидаемого взрыва едва ли не бесконечным. Прошла одна минута, за ней последовала вторая. 2 минуты 33 секунды… 34… 35… 36… 37… затем за металлическим лязгом немедленно последовал громкий взрыв. Четыре секунды спустя снова грохот нового взрыва. Первая торпеда попала точно посередине корпуса судна, выбросив колонну воды вплоть до верхушек мачт. Вторая торпеда ударила между мостиком и трубой: идеальное попадание.
Несмотря на темноту ночи, мы не наблюдали вспышки взрыва или пламени пожара. При свете огней на палубе судна мы видели, однако, как команда спускает спасательные шлюпки. Нос судна быстро исчез под водой, заставив корму подняться высоко в воздух. Замерев на мгновение, она быстро скользнула под воду. Через две минуты от разыгравшейся в ночи драмы не осталось и следа.
Хотя мы не перехватили никакой радиопередачи с тонувшего судна, Чех отдал приказ уходить с места его гибели, не удосужившись проверить, в каком положении пребывают спасшиеся с него моряки. Это поразило меня. Мы все знали, по прошлым случаям, как вражеская пропаганда очерняет репутацию германского подводного флота. Будучи под командованием капитан-лейтенанта Лёве, мы делали все, что могли, чтобы придерживаться законов ведения войны и общей порядочности. Теперь, попав под командование капитан-лейтенанта Чеха, я чувствовал, что мы действуем как те самые бессердечные охотники, образ которых старательно лепила из нас вражеская пропаганда. Ведь в воде были люди, человеческие существа, плывшие под не важно каким флагом. Коль скоро это не грозило нам осложнением нашего положения, почему бы не оказать им помощь из одной только гуманности?
Другие члены нашего экипажа не соглашались со мной. Они указывали мне, что британцы совершенно спокойно позволяли немецким морякам тонуть после потопления наших судов и кораблей в Северной Атлантике. Многие сотни наших ребят, которые были намеренно оставлены замерзать насмерть после потопления линкора «Бисмарк», были прекрасным примером этого
29. Даже отчетливо обозначенные германские госпитальные суда и спасательные средства были предметом охоты для Королевского воздушного флота и Королевского военно-морского флота. Некоторые члены нашего экипажа считали, что было бы только справедливо поступать с ними так, как они поступали с нашими матросами. Но я хотел верить, что мы ведем эту войну с большей честью, чем англичане, и я знаю, что часть нашего экипажа разделяла мое мнение. Однако ни один из нас не осмелился высказать это мнение капитан-лейтенанту Чеху. Нам всем было известно, как он реагировал, когда кто-либо сравнивал его со старым капитаном.
Спустя много лет после окончания войны мне удалось выяснить, что судно, которое мы тогда отправили на дно, называлось Ocean Justice и имело 7173 тонны водоизмещения. Вплоть до сегодняшнего дня я не знаю, имело ли какое-нибудь значение то, что мы могли оказать какую-нибудь помощь спасшимся, но не сделали этого, и я желал бы, чтобы мы это сделали.
