Последние швартовы были отданы, и мы начали свой поход. Мы со смешанным чувством горечи и радости попрощались с Лорьяном и нашими провожающими, а затем приступили к своим обязанностям. Медленно отойдя от пирса, мы увеличили скорость нашего хода до среднего и направились к выходу из бухты. Наш транзит сквозь гавань и к водам Бискайского залива был живой иллюстрацией всех опасностей, которые нам грозили. Словно иронично имитируя тактику конвоя противника, мы выходили в море в обществе четырех других подводных лодок: U-168, U-183, U-514 и U-433. Следуя в одной группе и объединяя наши зенитные возможности, считалось, что наши шансы быть потопленными вражескими бомбардировщиками значительно снижаются. На удивление крупные силы из семи минных тральщиков формировали наш эскорт, готовые в последнюю минуту проверить наш путь на наличие мины и предоставляя нам дополнительный зонтик против самолетов противника. Когда мы покидали причал, только шесть человек оставались в корпусе лодки, контролируя работу тех или иных механизмов. Весь остальной экипаж пребывал на коленях на верхней палубе на тот случай, если мы все-таки наткнемся на мину.
Завеса густой мороси приветствовала нас, когда мы покидали гавань. Лунный свет придавал серый, призрачный вид остальным кораблям, которые сопровождали нас до глубокой воды. Что же до самого моря, то вода отсутствием волн напоминала танцевальный пол. В целом эффект, когда мы покидали Лорьян, был совершенно неземной.
Около полуночи дизели наши стали чихать и кашлять так, что вскоре их пришлось остановить. Остальные корабли нашей маленькой флотилии сгрудились вокруг, прикрывая нас темнотой. Лишь один тральщик стоял вне этой небольшой группы, готовый прикрыть нас, лихорадочно работающих над дизелями, зенитным огнем в случае появления вражеских самолетов. Через полтора часа лихорадочной работы дизели снова проснулись к жизни. Мы все с облегчением вздохнули; остаться без движения при солнечном свете означало неизбежную смерть для всех нас.
Несколько часов спустя мы прибыли в назначенный пункт, откуда начинался наш поход, с кодовым названием Punkt Kern. Корабли эскорта уже повернули обратно в гавань, чтобы избежать какой-нибудь ранней воздушной атаки, оставив нас в одиночестве для проведения испытания на глубокое погружение. Поскольку корпус до сих пор оставался непроверенным, мы погрузились на глубину всего лишь в 40 метров. Поначалу погружение происходило штатно, но через тридцать минут винтоприводной вал правого борта дал течь. Исходя из этого 40 метров глубины стали нашим новым максимальным погружением. Некоторые командиры лодок могли при обнаружении этого факта повернуть отсюда обратно в порт, но мы решили продолжать выполнять задание, тщетно надеясь, что нам как-нибудь удастся ликвидировать течь. Однако несчастья продолжали преследовать нас: спустя несколько минут детектор нашего нового радара FuMB Metox замкнуло накоротко. Так, меньше чем через полусуток после выхода из порта мы уже имели серьезные механические и электрические проблемы!
Отказы механической части были не только у нас одних. Около полудня следующего дня мы получили радиограмму от U-533, в которой сообщалось, что у нее не действует один из выпускных клапанов цистерн. Такую проблему нельзя было устранить в море, так что вечером этого дня U-533 была отозвана обратно в Лорьян. Мы немедленно заподозрили саботаж со стороны кораблестроителей верфи. Для устранения шансов саботажа практически все рабочие на подводных лодках принадлежали к категории Volks-deutsch, то есть были этническими немцами, жившими в Польше и других восточноевропейских странах. Представьте, сколь велико было наше разочарование – если это и в самом деле были акты саботажа, то наши собственные этнические братья были теми, кто замышлял нашу кончину.
Пространство Бискайского залива мы пересекли практически под водой, чтобы избежать обнаружения все увеличивающимся числом союзнических кораблей и самолетов. Над нашими головами проходил маршрут бомбардировщиков Королевских ВВС между Англией и Гибралтаром, создававший практический кордон смерти между портами выхода лодок и Атлантикой, который мы называли «растянутое самоубийство». Если подводная лодка была замечена, но избежала уничтожения с воздуха, к месту ее обнаружения немедленно высылались группы эсминцев. Когда эсминцы прибывали на место, начиналась игра в кошки-мышки. И это буквально была игра кота с мышами. Коты играли с мышью, дожидаясь, пока их добыча обессилеет настолько, что возможно будет нанести завершающий удар. В этом случае эсминцы преследовали подводную лодку до тех пор, пока у нее совершенно не иссякал запас воздуха или электрической энергии. Всплыв на поверхность, субмарина тут же становилась легкой добычей для поджидавших ее боевых кораблей. В качестве мыши наш единственный шанс состоял в том, чтобы обнаружить кошек раньше, чем они заметят нас. Офицерам не надо было напоминать нам, сколь важно было держать наши глаза открытыми и быть бдительными во время вахты на мостике!
Утром 7 июля мы миновали скопление португальских рыболовных судов. Португальцы были нейтралами, однако было широко распространено мнение, что среди них присутствуют английские шпионы с радиостанциями. Нашей лодке пришлось обогнуть их по широкой дуге, чтобы избежать возможного обнаружения.
В этот вечер вышел из строя наш прибор для подводного обнаружения шумов. Это сделало нашу лодку буквально глухой, лишив нас одного из самых необходимых приборов для выживания. Такая полоса неудач, особенно в самом начале нашей миссии, лишила даже самых упорных скептиков мысли о всего лишь совпадении. Разговоры о том, что мы стали жертвами хорошо скоординированной программы саботажа, начали преобладать в наших обсуждениях после окончания вахты. Наш командир особенно близко принимал к сердцу отказы нашей техники. С каждым отказом поведение командира становилось все более и более неуравновешенным, колеблясь между угрюмой интроверсией и садистскими взрывами агрессии.
Несмотря на механические отказы техники, которые продолжали свирепствовать, мы упрямо продолжали наш поход.
Новые члены нашего экипажа быстро привыкли к ритму нашего похода. Он складывался из продолжительных переходов в погруженном состоянии, когда ничто, кроме монотонного гула электромоторов, не напоминало нам, что мы находимся в движении. Затем, как перерыв от скуки, подъем на спокойную поверхность моря, где под грохот дизелей мы заряжали аккумуляторы и проветривали отсеки. Если море было неспокойным, то время, проведенное на поверхности, было настоящим катанием на американских горках, если сравнить его со спокойными подводными переходами.
Вахта на мостике была особенно напряженным временем, поскольку мы были не намерены больше попадать под воздушную атаку. Тем временем новые члены экипажа постепенно обретали то, что называлось «морские ноги», и вполне усвоили трудный урок: приступ «морской болезни» не является основанием для того, чтобы отвлекаться от обязанностей вахтенного на мостике.
«Ты держишь бинокль у глаз, а не у рта, – постоянно повторяли им. – Если ты позеленеешь, страви все из желудка на палубу; следующая волна наведет полный порядок». Мы лишь позволяли себе добродушно ухмыляться, когда новые члены экипажа медленно приспосабливались к движениям корпуса лодки.
