Чех был совершенно лишен качеств, присущих командиру. Возможно, он стал бы прекрасным штабным офицером, но ни в коем случае не командиром. Его одиночество и самоуверенность вынуждали его прогибаться под давлением высшего командования. В наши дни, разумеется, считается гуманным испытывать жалость к слабейшему и болеть за аутсайдера. Но, столкнувшись с трудностями, которые мы испытали после выхода в море для схватки с врагом, мы не могли позволить себе иметь роскошь в лице второразрядного командира. Все эти мысли тоже представляют собой рассуждения старика в сочетании с преимуществом взгляда в прошлое. В свое время мы молились, чтобы, выполнив свою работу самым лучшим образом, мы могли сделать это, несмотря на все недостатки Чеха как командира. Мы цеплялись за клочок надежды – на то, что, как и бывший старпом Тило Боде смог вырасти до подлинного офицера и лидера коллектива, нечто подобное произойдет и с Чехом. Мы лишь надеялись, что проживем достаточно долго, чтобы увидеть это.
Первые несколько дней после нашего выхода из Лорьяна прошли без особых происшествий. Чех, похоже, и в самом деле начал наконец всерьез воспринимать наш профессионализм. Несколько раз он даже улыбался, глядя, с какой быстротой и умением мы выполняем наши обязанности. Опять же, однако, он крайне робко проявлял себя на этом, начальном, участке маршрута. Прежний, безрассудный и оскорбительный Чех, к которому мы привыкли, исчез. На его месте появился слабый, запуганный кролик. Мы не могли решить, что же хуже.
Мы почти не передвигались в надводном положении, а когда такое случалось, Чех компенсировал свою раннюю чрезмерную зависимость от устройства обнаружения радаров. Не поймите меня неправильно, мы также беспокоились об обстановке на «дороге самоубийц». Пожалуй, со стороны мы напоминали собой кота, который, даже когда спит, все равно держит одно свое ухо настороже, чтобы вовремя обнаружить угрозу для себя. Но Чех воспринимал бдительность и осторожность даже слишком серьезно.
Наше путешествие через Бискайский залив начало приобретать некое сюрреалистическое свойство. Столь долгое движение в погруженном состоянии уничтожало всякое чувство того, что мы находимся в море. Вместо дикого завывания ветра и стука мощных дизелей, день за днем мы слышали только заунывное пение электромоторов. Погода, кстати, держалась довольно холодная. Мы вздрагивали в наших койках, когда на одеяло капали холодные капли конденсата, постепенно пропитывавшего нашу одежду. Долгий переход под водой подействовал также и на запах в лодке. В воздухе витал «аромат» гниющего картофеля, смрад «дерьмового» ведра из машинного отделения и зловоние наших собственных давно не мытых тел, время от времени спящих в столь же грязном белье. Все эти запахи сделали нашу подводную лодку похожей на холодный, липкий гроб, по которому передвигались уже начавшие разлагаться населявшие его покойники.
Ранним утром 12 октября мы совершали небольшой переход в надводном положении перед рассветом, чтобы зарядить наши воздушные цистерны и аккумуляторы, когда вся лодка вдруг завибрировала в темпе оборотов наших дизелей. Из машинного отделения неожиданно раздались шипение и рев. Через несколько секунд правый дизель остановился. Наш старший механик по дизелям Отто Фрике появился на центральном посту, его великолепные белые зубы ярко блестели на его перемазанном смазочным маслом и сажей лице. Он доложил, что клапан № 2 в цилиндре на правом дизеле замерз. Фрике, увидев меня в центральном отсеке и зная, что я обладаю сертификатом мастера по дизелям, просил разрешения привлечь меня к устранению неисправности.
«Великолепно, – прошептал я про себя, – как раз когда я должен отсыпаться после вахты». Я не хотел получить приказ работать в машинном отделении, пусть даже временно. Мне нравилась моя работа в центральном отсеке управления. Это была работа, требовавшая комплексного внимания, и я хорошо справлялся с ней. Помимо этого, это была чистая работа, а когда время вахты заканчивалось, ты просто отправлялся отдыхать, и этот отдых никто не нарушал.
А вот несчастные механики в машинном отделении выглядели как трубочисты, попавшие в неожиданный ливень. Оглушающий шум, жара, маслянистая сажа, постоянные выбросы различных газов, в том числе угарного, – все это вместе делало машинное отделение самым неприятным местом для работы на подводной лодке. Свою долю запахов вносило и piece d’resistance, ведро для отправления естественных надобностей во время погружения, которое мы хранили в узком проходе между дизелями. Чтобы облегчиться, вам приходилось присесть над этим ведром на виду у всей команды машинного отделения. Причем нельзя сказать, что они были так уж заинтересованы видеть вас. Обычно они возились с той или иной частью машины, отказывающейся вставать на предназначенное ей место, осыпая ее всеми возможными в лексиконе моряков проклятиями. Но обозрение того, кто пришел по нужде, и «аромат» вносили свою лепту в обстановку в отсеке
44.
Нет, я отнюдь не горел желанием работать в моторном отделении. Тем более что смена клапана в одном из этих больших дизельных двигателей была одной из самых трудных работ, которая может выпасть на долю механика подводной лодки. Для этого сначала надо отсоединить соединяющий стержень, вытащить громадный клапан из цилиндра, заменить кольца и осторожно опустить их на место. Все это надо было сделать голыми руками, не помогая себе блоками или ломиками.
Один раз Чех просунул голову в машинное отделение и спросил Фрике, сколько времени займет работа. Лицо командира было красным, очевидно, он сдерживал свой гнев.
– Мы рассчитываем закончить через полчаса, герр. Я доложу, когда все будет готово!
Не произнеся ни слова, командир вышел из отсека.
В соответствии с этими словами, правый дизель был собран и готов для испытаний через полчаса. К огромному облегчению всего экипажа, двигатель завелся сразу же. Мы сначала погоняли его на малых оборотах, чтобы притерлись кольца, а потом дали полный ход. Весь ремонт занял у нас в общей сложности восемь часов, но дизель снова работал нормально. Чех даже дал нам по четыре свободных от вахты часа в награду за наши усилия.
Нам потребовалось очень много времени, чтобы пересечь Бискайский залив. С одной стороны, движение в погруженном состоянии давало нам меньше возможности быть обнаруженными рыскающими самолетами союзников. Но, с другой стороны, наше медленное движение увеличивало наши шансы быть услышанными одним из множества эсминцев, действующих в заливе. Увеличивающийся расход нашего запаса продовольствия также означал, что нам придется меньше охотиться за врагом в отведенном нам боевом районе. Мы понимали нежелание Чеха снова быть замеченным одним из самолетов союзников, но мы горели желанием побыстрее схватиться с врагом. Наше медленное продвижение к отведенному нам району изрядно расстраивало нас.
В этот период я проводил много времени, читая мои английские книги и отражая подначки моих товарищей, которые не упускали случая посмеяться надо мной.
– Что там пишут о подводных лодках Шекспир и Роберт Льюис Стивенсон? – была их дежурная шутка.
