После этого близкого столкновения мы играли весьма осторожно. Когда у нас за кормой оставалась фосфоресцирующая кильватерная струя, Майер приказывал осуществлять погружение. Продвижение к базе становилось медленнее, но безопаснее. Экипаж буквально ходил по палубам на цыпочках, чтобы сделать шум как можно меньше.
В этот напряженный период моих друзей особенно раздражало мое самостоятельное изучение английского языка. Чтение вслух не одобрялось вообще, поскольку они опасались быть обнаруженными врагом из-за того, что кто-то говорит по-английски. В результате я отрабатывал свое произношение, в тишине говоря про себя.
Утром 7 ноября мы отмечали печальный юбилей: прошел ровно год с тех пор, как мы потопили последний вражеский пароход. Этот пароход был первым и единственным, который мы потопили под командованием Чеха. Мы молились о том, чтобы проклятие, которое нависало над нашими головами, закончилось теперь, когда Чех удовлетворил свое желание вечного мира.
Я никогда не был особо суеверным человеком, но всякий раз, проходя мимо каюты Чеха, чувствовал, как у меня бегут мурашки по коже. Мы всегда держали сдвижную занавеску в эту каюту закрытой, и никто не осмелился войти в нее со дня его самоубийства. Даже обер-лейтенант Майер чувствовал себя более комфортно, оставаясь на своей прежней офицерской койке. Вид этой закрытой сдвижной занавески всегда напоминал мне о том, как Чех постоянно скрывался в этой каюте наедине с терзающими его думами. Было похоже на то, что его дух по-прежнему часто посещает его маленькую каюту. У меня было предчувствие, что этот дух сразу же покинет ее, как только мы получим нового командира, но память о бедном, незадачливом Чехе останется со мной навсегда.
Позднее этим утром мы достигли внешних подходов к гавани Лорьяна. Согласно приказам командования 2-й подводной флотилии, мы должны были подняться в надводное положение. Мы привыкли так ходить только ночью, и нам странно было видеть большие валы белой пены, которые мы разрезали носом нашей подлодки средь бела дня.
Мы уже приближались ко входу в гавань, когда, около полудня, получили радиограмму из штаба, предписывающую следовать в квадрат акватории 5530 и срочно оказать помощь подводной лодке U-123 под командованием фон Штётера. Одновременно с радиограммой мы заметили четыре больших самолета, идущие на малой высоте и почти на восток. Через пару секунд наш расчет зенитных орудий занял свои места и приготовился открыть огонь. Промедлив пару секунд, один из этих самолетов выпустил опознавательную ракету: это были германские Ю-88, идущие на помощь U-123. Чуть позже мы заметили две наши подводные лодки, идущие на полной скорости, тоже спешащие на помощь U-123.
Целых четыре часа мы безуспешно искали терпящую бедствие лодку. Затем получили радиограмму от летчиков, которые обнаружили U-123 и взяли ситуацию под контроль. Поскольку наша помощь не требовалась, мы снова взяли курс на гавань Лорьяна.
Когда мы медленно входили в гавань, все члены экипажа были заняты перекладыванием своего имущества из своих заплесневелых рундуков в морские мешки для доставки в казармы. Когда показался красный буй, мы, собравшись наверху, попадали на колени на настил верхней палубы и платформу с зенитным орудием. Это был уже привычный опыт входа во внутреннюю гавань при полном свете дня, минуя старый форт справа и французский крейсер «Страсбург»
45, установленный как постоянный заслон слева.
Мы снова добрались домой, все в целости и сохранности. Все, кроме одного.
Глава 12
Спасение в море
Не такая уж большая толпа собралась в Skorff Bunker для нашей встречи, хотя наш командир флотилии капитан первого ранга Эрнст Кальс был здесь, чтобы лично приветствовать нас. Кальс поднялся на борт лодки и от всего сердца поздравил нас с благополучным возвращением домой. Мы узнали, что в этот момент мы были единственной подводной лодкой в гавани. Он сообщил, что 2-я и 10-я флотилии подводных лодок за последние несколько недель понесли катастрофические потери и что он рад, что донесения о нашей гибели оказались недостоверными. Перед тем как покинуть нас, Кальс предупредил нас никому не рассказывать о смерти Чеха. В интересах безопасности, сказал он, мы также будем спать на борту лодки.
Поэтому, как удар кувалды, поразило нас переданное поздно вечером союзнической пропагандистской радиостанцией Soldaten-sender-Calais следующее объявление: «Привет офицерам Rеd Mill (небольшое казино рядом с нашей казармой, популярное у многих флотских офицеров). Для вас, безусловно, будет сюрпризом, что ваш друг Петер Чех не вернулся со своей U-505». Нас озадачило и взволновало то, что они уже знали о смерти Чеха. Теперь, конечно, мы понимаем, что этим союзники были обязаны расшифровке секретных кодов «Энигмы», которые позволяли им знать это.
9 ноября я отмечал свой день рождения. Казалось, в последний раз отмечал его тысячу лет назад, накануне того, как Силлкок сбросил на нас свою глубинную бомбу у побережья Тринидада. Хотя я должен твердо всех заверить, что в моем сознании происходящее сейчас фиксировалось куда прочнее, чем более ранние события. Еще пребывая в некотором шоке из-за того, сколько наших подводных лодок было потоплено неприятелем, я хотел получить некоторое удовольствие, прежде чем наши шансы наконец сравняются.
В этот день нас навестил контр-адмирал Ганс Георг фон Фридебург
46, заместитель командующего всеми подводными силами рейха. Несколько имеющихся на базе экипажей были построены и прослушали речь адмирала. Под конец своей речи он обратился непосредственно к нашему экипажу и сказал: «Я знаю, что вы отважный экипаж. Желаю вам удачи и всегда семи футов воды под килем!»
Было приятно услышать от Фридебурга подобные слова, но новости с сухопутных фронтов нас совсем не радовали. Мы были ошеломлены, узнав, сколько наших подводных лодок было потоплено. При мыслях о том, сколько наших товарищей лежат на дне гигантского, нигде не отмеченного кладбища (Атлантического океана), становилось не по себе. Развитие событий на сухопутных фронтах равным образом приводило в ужас – положение на Восточном фронте и вторжение союзников в Италию. Но самое ужасное, налеты союзнической авиации на наши города изо дня в день становились все более мощными и частыми.
Здесь, в Лорьяне, воздушные налеты стали более редкими, но только потому, что в нем почти не осталось объектов для бомбардировки. В самом городе целых зданий почти не осталось, хотя по какому-то капризу судьбы увеселительный квартал рядом с нашими старыми казармами почти не пострадал. Бетонные бункеры для подводных лодок и военные сооружения крепостного типа в гавани также почти не пострадали. Но когда мы добрались до казарменных складов, чтобы найти наши личные вещи, то обнаружили, что все здание сгорело до самого грунта. Союзнические бомбардировщики атаковали это здание фосфорными бомбами всего за два дня до нашего прибытия. Наша парадная форма и другие личные принадлежности, хранившиеся в подвале здания, были сильно повреждены огнем. Мы копались среди полусгоревших остатков, отыскивая дорогие для себя вещи. До сего дня я все еще храню фотографии с обгорелыми краями.
