Гэллери тем не менее отправил меня обратно, чтобы я сообщил эту новость всему экипажу. До сих пор я не знаю, пытался ли Гэллери напугать нас, или он намеренно использовал такую неправдоподобную историю для создания впечатления, что Эвальд пошел на сотрудничество и теперь находится отдельно от нас для его собственной защиты. В любом случае я никогда больше не видел Эвальда Феликса.
После войны некоторые германские журналы сообщили, что Феликс в самом деле поделился с американцами важной информацией. Они также поведали, что он скрывался после дня победы, а теперь живет в Польше. Я никогда не верил всем этим журнальным историям и провел несколько лет в поисках старины Эвальда. В конце концов я нашел его, живущего тихой, спокойной жизнью в Западной Германии, несколько южнее Ганновера. В продолжительном интервью с ним он поклялся, что никогда ничего не рассказывал нашим захватчикам. Позднее, во время воссоединительной встречи в Чикаго, у меня был разговор с одним бывшим американским рядовым, служившим в свое время экспертом по электронике в оперативной группе Гэллери. Он подтвердил, что не получал от Эвальда никаких ценных сведений. Я надеюсь, что эта книга поможет восстановить правду относительно этого несправедливо опороченного человека.
Через пару дней другой корабль взял на буксир U-505. Это был очень горький момент, когда наша любимая лодка исчезла за горизонтом, направляясь к неведомой судьбе. Мы никогда ее больше не видели, по крайней мере до тех пор, пока она не была выставлена как экспонат Чикагского музея науки и промышленности через долгое время после окончания войны.
Следующие три недели были жарким, подавляющим все желания адом, когда мы медленно двигались на запад. Жар, идущий от двигателей «Гуадалканала», был непереносим. Мы прижимались к прутьям открытой стороны нашей клетки в отчаянных попытках хоть немного ослабить жару.
В один из дней я обнаружил маленький кусочек карандаша, не более ногтя большого пальца руки, рядом с прутьями нашей клетки. Несколько позже к одному из прутьев клетки был прикреплен кусочек бумаги, и я схватил его. Наконец-то у меня был материал, в котором я нуждался, чтобы бежать из моей тюрьмы, хотя бы мысленно. Я начал коротать часы заключения, рисуя маленькие наброски моего дома и нашей U-505. Американский моряк, которого я знал только по имени Джордж, увидел набросок нашей лодки и попросил меня нарисовать еще один для него в качестве сувенира. На следующий день он принес мне еще бумаги и карандашей, и я начал тайное надомное производство, торгуя набросками за сигареты и дополнительные порции пищи. Эта система бартера достигла своего апогея, когда мы были помещены в концентрационный лагерь в штате Луизиана, там почти каждый из нас занимался в свое свободное время тем, что делал различные небольшие поделки для обмена с лагерной охраной.
В конце июля мы наконец прибыли на Бермудские острова. Когда мы выбрались из клетки и ступили на твердую почву, это стало мигом неописуемой радости для всех нас. Мы были официально объявлены военнопленными, а затем размещены в концентрационном лагере. У меня теперь была новая бирка, на которой было написано: LANT 13 GNA. Через несколько дней свежий ветерок и хорошая еда вернули большую часть здоровья, которое было потеряно в адской клетке «Гуадалканала».
Во время нашей службы на подводном флоте отсутствие новостей было уже само по себе плохими новостями. Поэтому нашей главной заботой в лагере стало установление связи с Международным Красным Крестом с целью извещения наших семей о том, что мы живы. Однако вскоре стало ясно, что военно-морские силы США не намерены сообщать о том, что наша лодка была захвачена, и предоставлять наши данные Красному Кресту, даже если это означало нарушение Женевской конвенции. Наше настроение упало до самого предела.
Когда весь экипаж оказался в концентрационном лагере, стали возникать и обсуждаться вопросы, кто виноват в том, что наша лодка была захвачена. Первая порция критики досталась мне, потому что я не бросил кожух морского фильтра в трюм, где его никогда бы не нашли. Однако это обвинение было быстро снято, поскольку я сделал это по своей собственной инициативе, без чьего-либо приказа. Кроме того, эта импровизированная акция не стала бы необходимой, если бы наш старший механик сначала выполнил бы свой долг. После некоторых обсуждений я получил высокую оценку коллектива за свои самостоятельные действия.
Обсуждение быстро перешло на действия нашего старшего механика Йозефа Хаузера. Протестуя против обвинений, Енот привел в свою защиту тот довод, что, по его соображениям, лодка тонула, а поэтому он посчитал приведение в действие механизма самоуничтожения излишним. После обсуждений общее мнение свелось к тому, что, хотя трудно было предусмотреть, что американцы решатся подняться на борт нашей лодки, старший механик пренебрег своими обязанностями и не выполнил приказ, полученный от командира. Ни у кого из нас не было намерений наказать Енота самостоятельно, хотя формальное военное расследование могло иметь место после нашего освобождения.
Совершенно неоправданно Енот начал опасаться за свою безопасность и пожаловался властям союзников. Он был немедленно переведен из нашего лагеря, причем это событие меня абсолютно не огорчило.
Со временем мы были переведены с Бермудских островов в Техас, а затем в большой концентрационный лагерь в Растон, штат Луизиана. Во всех отношениях это был нормальный лагерь для военнопленных, но нас, экипаж U-505, содержали в отдельном комплексе, не смешивая с другими заключенными. Американское правительство поддерживало легенду, что это особое отделение лагеря для содержания заключенных, бывших антинацистов. Трактуя этот лагерь как место содержания политических военнопленных, оно избегало обязательных инспекций лагеря представителями Международного Красного Креста. И еще – ни одно слово о нашем существовании не достигало Германии. Наши сердца безмерно тосковали, когда мы представляли себе, что переживают наши семьи, считая нас пропавшими без вести.
Считаться заключенными в лагере для антинацистов было довольно забавной ситуацией, поскольку мы ничуть не потеряли былой уверенности в победе Германии. Так, например, однажды ночью мы смешали чистящий порошок с некоторыми химикалиями, получили водород и наполнили им целлофановые пакеты, на которых написали «U-505 жива». В другой раз мы протащили сквозь ограду германский военный флаг и вывесили его на вершине американской водонапорной башни. Эта акция привела нашу охрану в ярость!
На территории лагеря мы поддерживали строгую военную дисциплину и верность нашей стране. Охрана считала нас «твердокаменными нацистами», но мы демонстрировали только профессионализм и преданность Германии. Даже после того, как мы осознали, что война проиграна, мы решили никогда не терять наше достоинство военнослужащих.
Через некоторое время мы были приставлены к работе – чистить лес и собирать хлопок для местных фермеров, живущих в Растоне. Фермеры были очень довольны нами и говорили, что мы, немцы, работаем намного упорнее и тщательнее, чем те работники, которых они обычно нанимали. Что касается меня, то эта каторжная работа излечила меня от всех джек-лондоновских фантазий насчет привольной жизни лесорубов. Странные существа, живущие в лесах Луизианы, особенно пугали меня. Большие осы и шмели, которые мы прозвали «штуками»
61, жалили нас во время работы. Когда мы рубили деревья, на головы нам часто падали змеи. Собирать хлопок было еще противнее. Коробочки хлопка могли отрезать палец сборщику, как ножом, а постоянные остановки и нагибания раздражали до невозможности.
