Стелла слабо улыбнулась. Ее гостям, конечно, не терпится узнать, почему она исчезла из жизни Дэна. Как неумело и старательно они скрывают любопытство!
– Мы очень любили друг друга, – начала Стелла и усмехнулась – до того тоскливо прозвучали ее слова. – Мы искренне верили, что любовь способна преодолеть все. Пожалуй, кроме смерти. Нам казалось, одна только смерть может нас разлучить.
– А вышло иначе, – вставила Джесс. Она успела расположиться по-домашнему – сняла туфельку, поджала ногу, прислонилась к Уиллу. Стелла отлично помнила эту потребность – обнять, прижаться, хотя бы прикоснуться к возлюбленному. Противиться бесполезно, это она знала по опыту.
– Да, для нас все вышло иначе, – эхом отозвалась Стелла. – Не война нас разлучила, не какой-то там далекий враг. Несчастье таилось куда ближе, можно сказать, подстерегало под боком.
Стелла провела пальцами по выведенному Дэном адресу на конверте, задумалась: как объяснить этой юной паре, что такое домашняя тирания, общественное мнение, женское бесправие?
– Раньше не было такого понятия, как равные права мужчин и женщин, – начала она. – Женщины трудились в тылу, выполняли мужскую работу на фабриках и фермах – но оставались собственностью своих мужей. Родив ребенка, женщина и мечтать не могла о помощи со стороны мужа, все заботы о малыше были на ней, однако в случае развода законодательство лишало мать почти всех прав на дитя. – Стелла глотнула остывшего чаю, поморщилась. – А в моем случае речь не шла вообще ни о каких правах.
– Почему?
– Потому что я совершила адюльтер, или прелюбодеяние. Изменила мужу. А значит, мне нельзя доверить воспитание ребенка. В те времена разведенная женщина автоматически считалась запятнанной, грязной. Чтобы развестись с Чарлзом, мне пришлось бы объявить о своей неверности, а это значило, что мне не позволили бы не только забрать Дэйзи, но даже видеться с ней.
Джесс от возмущения даже выпрямилась:
– Это же несправедливо!
– Особенно если учесть, что Чарлз тоже был неверным мужем.
Увидев, как опешили Уилл и Джесс, Стелла горько улыбнулась.
– О да, Чарлз состоял в любовной связи, еще когда женился на мне. Знал, что я слишком наивна, ничего не заподозрю. Его любовник был шафером на нашей свадьбе.
Уилл даже чашку до рта не донес.
– Чарлз был геем?
– Вот именно. Хотя никому это и в голову не приходило. А если бы я вздумала просветить общественность, меня сочли бы сумасшедшей. Как можно, священник, семейный человек – и вдруг гомосексуалист! Вдобавок все прихожанки души в нем не чаяли. Он умел быть очень обаятельным. В то, что Чарлз избил меня и изнасиловал, тоже никто не поверил бы. Сколько раз я спрашивала себя: неужели нельзя было быть смелее, открыть правду в тот день, когда Дэн вернулся за мной?.. В любом случае я опоздала. Я молчала слишком долго. После избиения я сидела дома, прятала синяки. И преуспела в этом – никто их не видел. Я позволила обращаться с собой как с неумехой, которая собственного ребенка обиходить не в состоянии. Я даже Нэнси не рассказала правду о своем замужестве. Думала, что веду себя правильно, – а на самом деле поставила печать на собственной судьбе. Я…
Стелла замолчала.
Много лет она словно балансировала на краю пропасти – подавляла желание спрыгнуть, теряла и находила равновесие, бросала все силы на то, чтобы не смотреть вниз, на острые скалы и пенящиеся волны, шла дальше. Постепенно она притерпелась к опасности, научилась ступать увереннее, свыклась со страхом. А теперь у нее было чувство, что она видит всё ту же пучину – но только впервые, и годы, потраченные на адаптацию, ничего ей не дали.
– Совсем необязательно говорить об этом, если вам тяжело или неприятно, – сказала Джесс.
Стелла кивнула. Только что она впервые озвучила свою историю. До сих пор она старалась избегать даже мыслей о прошлом. Герметично запечатала их, задвинула в глубину сознания. Может, лучше – по крайней мере безопаснее – там их и оставить, не вскрывать упаковку. Стелла взглянула на письмо, сердце сжалось при виде знакомого, дорогого почерка. «Пожалуй, очень скоро все это утратит значение, наша с тобой любовь станет достоянием истории…»
Нет, их любовь не утратила значения. Ни на йоту.
Стелла вдохнула, медленно выпустила воздух из легких. И начала рассказывать.
Из сада в кухню ползли тени. Замолчали птицы, все в мире замерло.
Стелла рассказала о том, как вернулся Дэн – словно Бог услышал ее молитвы, – и как Чарлз лишил их с Дэном надежды, испепелил их будущее. Рассказала о выборе, к которому была принуждена Чарлзом; о том, как невыносимо было смотреть вслед Дэну. О докторе Уолше с его таблетками, чуть смягчившими боль, но отнявшими у Стеллы дочь.
– Под конец войны возобновились бомбежки, – тихо говорила Стелла. – После высадки в Нормандии, когда союзные войска готовы были торжествовать победу, здесь, в Лондоне, начался сущий ад. Конечно, нас и раньше бомбили, в сороковом и в сорок первом, и это было ужасно, но тогда мы как-то привыкли к ночному вою сирен, к тому, что, заслышав этот вой, надо спешить в убежище. В то лето все было по-другому. Самолет появлялся непонятно откуда. Просто в чистом небе вдруг возникала точка – и люди не знали, куда именно угодит бомба. В такой вот день я уложила Дэйзи в коляску и пошла за покупками. Было очень жарко. Из-за таблеток я плохо видела и почти ничего не соображала. Услышала звук – вроде жужжания. Мне показалось, это в голове моей жужжит, это я с ума схожу. Пришлось выйти из мясной лавки. Я только пыталась избавиться от источника шума. Убежать от него. И я… я оставила Дэйзи на улице. А потом грянул взрыв.
– Но ведь ваша дочь не пострадала? Ее осколком не задело? – мягко спросил Уилл.
Стелла распахнула глаза. До сих пор она не сознавала, что рассказывает с закрытыми глазами.
– Нет, она осталась целехонька. Но это я сейчас знаю. Тогда я ничего не знала и не понимала. Вокруг царил хаос. Бомба угодила в дом, развалины дымились, народ лез в автобус, мне там места не было. Если бы не таблетки, если бы я соображала как нормальный человек, я бы вычислила, что Дэйзи осталась в другом районе, который не пострадал от бомбежки. Но я была все равно что безумная. Меня нашли поздно вечером, у реки, мокрую до нитки, облепленную грязью. Не знаю, что со мной произошло. Помню, что тряслась от холода, помню, как доктор Уолш делал укол. Лекарство потекло по венам, согрело меня.
Стелла прислушалась к собственному голосу – он звучал на удивление обыденно.
– Меня забрали в психиатрическую лечебницу. Заперли там, словно в тюрьме. Но я не роптала, наоборот – считала, что заслуживаю такое наказание. Ведь я убила родную дочь.
– Неужели никто вам не сказал, что Дэйзи жива? – воскликнула потрясенная Джесс.
– О Дэйзи вообще не упоминали. А я не спрашивала, страшась услышать от чужого человека обвинение в убийстве. Меня накачивали транквилизаторами так, что я в течение нескольких недель почти не просыпалась. Я хотела умереть; наверное, так и случилось бы, если бы не Нэнси.
