Пожелтевший эластичный бинт обнаружился на верхней полке. Джесс взяла моток и упаковку аспирина, проковыляла на кухню. Сняла с крючка чайную чашку, налила воды, бросила в воду две шипучие таблетки. Дожидаясь, пока таблетки растворятся, Джесс оглядывалась по сторонам. В скудном утреннем свете дом предстал совсем заброшенным. И все-таки в расположении жестяных банок с надписями «ЧАЙ», «РИС» и «САХАР», в многочисленных царапинах на разделочной доске, в подпалинах на кухонных рукавицах, висевших над плитой, Джесс уловила то, что принято называть духом домашнего очага. Чашка в ее руке была зеленого цвета с радужным отливом, какой оставляют в лужах капли бензина. Джесс таких раньше не видела. Она даже потерла чашку пальцем, но отлив не исчез. Что за прелестная вещь, думала Джесс, что за славное место. Какой контраст с квартирой над «Слоном и ладьей», где кухня изобилует захватанными, недомытыми фаянсовыми кружками.
Она выпила лекарство в два глотка. Горло отказывалось принимать сладко-соленую жидкость. Затем, уже в гостиной, Джесс занялась бинтованием ноги. На улице кто-то свистнул, Джесс замерла, сердце заколотилось. Шаги приближались. Уронив бинт, Джесс вскочила. Что, если сейчас она услышит стук в дверь? Или хуже того – поворот ключа в замке?
Но она услышала другой звук – скрежет ржавого почтового ящика. В следующий миг на груду писем и рекламных листков спланировал конверт.
Кому: Миссис С. Торн
Куда: Гринфилдс-лейн, д. 4
Чёрч-Энд,
Лондон,
Великобритания
Адрес был написан черными чернилами. В смысле настоящими чернилами, а не шариковой ручкой. Почерк уверенный и красивый, только рука у писавшего явно дрожала. Либо он дряхлый старик, либо очень волновался. Бумага нежно-кремовая, с легким тиснением. Похожа на слоновую кость.
Джесс взяла конверт, перевернула. Внимание привлекла надпись заглавными буквами. Буквы были какие-то острые.
В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ. СРОЧНО! Если понадобится и если есть возможность, прошу ПЕРЕНАПРАВИТЬ.
Джесс положила конверт на каминную полку и придавила треснутым кувшинчиком с надписью «Маргейтский сувенир». Среди потертой мебели и пыли конверт выглядел чистым до хруста, роскошным.
За стенами дома начинался очередной хлопотливый день, но здесь время споткнулось и замерло. Сначала Джесс испытывала эйфорию – как же, ей удалось сбежать от Доджа; теперь эйфория разрушилась под натиском голода и могильной прохлады. В буфете Джесс нашла кое-какие припасы, в частности, пакет песочного печенья с инжирной начинкой. Срок годности истек более двух лет назад, но Джесс съела сразу полпакета и только усилием воли заставила себя приберечь остальное на потом. Она пыталась придумать, куда податься, что делать, однако мысли вели себя как осенняя муха, которой давно пора впасть в анабиоз, а она все жужжит, все бьется на оконном стекле.
Джесс погрузилась в обморочный сон – и очнулась в ранних февральских сумерках, когда пауки, что расселись по углам, успели наловить достаточно теней. Весь оставшийся свет, казалось, впитан конвертом. Кремовая бумага мерцала, как луна.
Миссис С. Торн – это, конечно, хозяйка дома. Что такого срочного она должна знать? Почему требуется передать письмо ей лично в руки? С усилием Джесс стащила себя с дивана, доковыляла до груды писем в прихожей. Завернувшись в покрывало, стала перебирать листки и конверты. Возможно, она выяснит, куда делась таинственная миссис Торн.
В основном это был рекламный мусор – предложения по бесплатной доставке пиццы и по установке пластиковых окон. Джесс избегала смотреть на меню забегаловок, где торгуют снедью навынос; отводила глаза от неестественно детальных фото заплывающих сыром пицц величиной с велосипедное колесо. Ей попалось письмо на имя мисс Прайс с обратным адресом церкви Всех Святых; несколько пачкающих пальцы каталогов «классического трикотажа» и термального белья – также для мисс Н. Прайс.
Ни единого упоминания о миссис Торн.
Письмо из церкви Джесс отправила к рекламным листкам, потянулась – спина совсем затекла. Любопытство (пустое, от нечего делать), заставившее Джесс заняться поисками, улетучилось по той причине, что не нашло быстрого удовлетворения, зато красочные пиццы окончательно вывели ее из равновесия. Дом чужой. Джесс вообще нельзя здесь находиться, у нее своих проблем выше головы, что, еще и письма доставлять?
И все же…
Она подошла к камину, отодвинула кувшинчик, взяла письмо. «В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ. СРОЧНО!» Что же там, внутри? Наверное, ерунда какая-нибудь. Бабуля говорила: старики из каждой мухи слона делают.
Бумага толстая, бархатистая. Сгущаются сумерки, штемпель уже не виден. Джесс рискнула приблизиться к окну, прищурилась. США. Ничего себе! Она в очередной раз перечитала надпись на обратной стороне, даже пощупала бумагу в тех местах, где чернила чуточку размазались. Держа конверт на просвет, разглядела вмятинку – писавший слишком сильно надавил пером, будто впечатал в листок свою надежду.
В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ. СРОЧНО.
Если есть возможность…
И прежде чем Джесс поняла, что делает, прежде чем перечислила в уме все аргументы против такого поступка, конверт был надорван, а единственный листок бумаги лег на стол.
Бич-хаус,
Бэк-Крик-роуд,
Кеннебунк, штат Мэн,
22 января 2011 г.
Милая моя девочка!
Прошло почти семьдесят лет, а ты для меня все та же. Моя родная. Моя маленькая. Столько изменилось в мире, он стал совсем другим – не тем, в котором нас свела судьба. Но каждый раз, когда я вспоминаю о тебе, мне снова двадцать два года.
В последнее время я постоянно думаю о прошлом. Здоровье мое пошатнулось, от лекарств я какой-то разбитый. Впрочем, в девяносто это, должно быть, нормальное состояние. Выпадают дни, когда я не могу проснуться. Лежу в полудреме, а воспоминания так невыносимо ярки, что я почти верю – я снова в Англии, в составе эскадрона № 382 – и с тобой.
Я обещал любить тебя вечно, не зная, доживу ли до ближайшего понедельника. Сейчас, похоже, вечность подходит к концу. Я всегда любил тебя. Пытался разлюбить, чтобы не свихнуться. Тщетно. Я не сумел тебя разлюбить. И я никогда не терял надежды. Врачи говорят, мне недолго осталось, но надежда не умалилась ни на йоту. А еще меня не отпускает чувство, будто я не умру, пока не узнаю, что стало с тобой. Не умру, пока уверен: начатое нами среди хаоса и безумия, в мире, перевернутом вверх тормашками, для меня никогда не заканчивалось, а те дни, пусть тяжелые, пусть исполненные ужаса – были лучшими за всю мою жизнь.
Я не знаю, где ты. Не знаю, принадлежит ли тебе еще дом на Гринфилдс-лейн. Не знаю, получишь ли ты это письмо. Черт, я не знаю даже, жива ли ты. Правда, я почему-то (признак сумасшествия, да?) уверен: если бы ты умерла, я бы почувствовал. Я бы последовал за тобой. Я не боюсь Смерти – к этому врагу я привык еще летчиком. Я столько раз побеждал Смерть в прошлом, что сейчас вполне спокойно позволю ей взять реванш. Узнать бы только о тебе, а там можно и ласты склеивать. А еще я хочу попрощаться с тобой – на сей раз так, как принято у людей.
