Уилл улыбнулся как-то вбок. В улыбке были горечь и нежность одновременно, и Джесс воспрянула.
– Нет, не считаю. Я на сумасшествии собаку съел.
Он стал перебирать письма, выпустил из стопки запах сырости. Точно так же пахло в доме Нэнси Прайс.
– Значит, Джесс, ты нашла какие-то зацепки?
– Нет, пока что ни единой. Когда они познакомились, Стелла Торн уже была замужем. Ее муж, викарий, ушел на войну, стал полковым священником в Северной Африке. А тут появился Дэн, американский летчик.
Уилл взял письмо, вгляделся в адрес. Для Джесс цифры и аббревиатуры ничего не значили, а вот он, похоже, умело их расшифровывал.
– Палингторп, графство Суффолк. Дэн воевал в составе Восьмой армии США, летал на «Боинге Б-17». Их еще называли «летающая крепость». Бомбил вражескую территорию в дневное время. Опасное дело. Огромный процент погибших.
– Я точно знаю, что Дэн Росински не погиб. Он живет в Америке. В штате Мэн, если точнее. А вот где сейчас Стелла, что их разлучило – неизвестно. Они любили друг друга. После войны хотели быть вместе…
Джесс устала говорить, что называется, выдохлась. Охрипла окончательно. Закашлялась. На тумбочке стоял графин с водой и стакан, но надо было повернуться вправо, а это было рискованно – от рывка на спине могли развязаться или лопнуть тесемки дурацкой больничной рубашки. Поэтому Джесс уткнулась в колени и сотрясалась от кашля, пока Уилл не коснулся ее руки. Он все понял насчет тесемок, налил воды и подал ей. Она взяла стакан и выпила с благодарностью.
– Тебе лучше?
Джесс кивнула, еле дыша. После приступов она всегда чувствовала себя тряпичной куклой, с которой всласть повозился какой-нибудь Тузик, а потом, наигравшись, бросил. Джесс действительно шла на поправку и с каждым днем крепла, однако проклятый кашель по-прежнему застигал ее врасплох.
– Насколько ты продвинулась в чтении писем? – осторожно спросил Уилл.
– Я прочла примерно три четверти. Просто не могла остановиться. Видишь ли, с самого начала все было против их любви. Я думала, Стелла просто решила развлечься, пока муж на фронте. А теперь я знаю – все происходило иначе. По-моему, Дэн держался только благодаря письмам к Стелле. Вот мне и непонятно, почему они расстались.
Джесс откинулась на подушки. Сейчас Уилл скажет что-нибудь пошлое – мол, сколько было таких романов, люди торопились жить, рассчитывали, что война все спишет. Кашель и разговор вымотали Джесс, она чувствовала себя почти голой – и не только из-за больничной рубашки на завязках. В большей степени из-за того, что поделилась историей чужой любви. Дэн и Стелла до сих пор принадлежали только ей, она успела к ним прикипеть, она жила в их мире, жила ими, когда жар стер границы между днем и ночью, между сном и бодрствованием, между реальностью и игрой воображения. Теперь Джесс боялась, что свежий ветер выздоровления сметет, подобно археологу-недоучке, тончайший «культурный слой».
Уилл Холт поднялся.
– Тебе, наверное, ужасно хочется прочесть оставшиеся письма. Вот и почитай, а я пока чайку для нас организую.
31 июля 1943 г.
Милая моя девочка!
Сегодня был безумный день. Кошмар длился девятнадцать часов подряд. Я до сих пор не уверен, что очнулся – в ушах ревут моторы, а руки продолжают сжимать не то дроссельную заслонку, не то штурвал. Мне нужно поспать, но больше хочется поговорить с тобой, пусть и с помощью письма. Ох, я бы все, буквально все отдал за ночь с моей девочкой. Да что там за ночь – за одну только возможность уткнуться лицом в твои волосы. Еще два вылета позади. Остается четыре. Если я выживу, ты выйдешь за меня замуж, правда? Мы ведь что-нибудь придумаем, как-нибудь выкрутимся? Я согласен венчаться хоть на рассвете, на руинах церкви Святого Климента, и не надо нам ни свидетелей, ни гостей. Только обещай, что будешь со мной навсегда.
Я люблю тебя, Стелла. Береги себя – для меня.
Д.
8 августа 1943 г.
Дорогая Стелла!
Прости за долгое молчание, прости за последнее письмо – я был не в себе, когда писал, и ты, конечно, это почувствовала. Я тогда еще не понимал, что заболеваю. Получился горячечный, гриппозный бред. Затем пришли все удовольствия: жар, галлюцинации, жуткие суставные боли. Мне казалось, я подбит, даром что не помню, когда и как. Представь, привозят меня в госпиталь, а там медсестра – блондинка. Ну все, думаю, попал. В тыл к немцам занесло.
Самое скверное, что, пока я валялся с гриппом, мои ребята завершили оставшиеся вылеты. Без меня. Еще, конечно, без Джонсона и без Харпера, так что я везунчик. После вылета меня навещали Морган с Оделманом. Притащили бутылку бурбона, и мы успели раздавить ее на троих прежде, чем, подобно фурии, влетела медсестра и выгнала моих приятелей. И знаешь, что я выяснил опытным путем? Что хуже гриппа – только грипп в сочетании с похмельем.
Я проболел десять дней. Лежал и думал: если бы не проклятый грипп, я бы уже отстрелялся. Я был бы уже в Лондоне, в доме на Гринфилдс-лейн, с тобой. Я постоянно думаю о тебе, эти мысли доставляют острое, горчащее наслаждение. Мечтами я растравляю душу, поэтому наслаждение горчит. Но по понятным причинам остается наслаждением.
Надеюсь, что через пару дней меня в составе нового экипажа отправят на задание. Вернуться в строй будет трудно, зато уже через четыре вылета я смогу быть с тобой – до конца наших дней. Не знаю, что нас ждет. Нет, знаю: по меньшей мере нас ждет дом на Гринфилдс-лейн.
Береги себя, моя дорогая девочка.
Дэн.
Складывая по сгибам последнее письмо, Джесс улыбалась. Наконец-то есть зацепка – упоминание о доме. Еще ей понравилось, как Дэн Росински описывал свою болезнь. Кто-кто, а Джесс теперь знает, каково это – бредить и метаться в жару. Странно другое – температуря сама, Джесс бредила Дэном. Ну еще, конечно, и Уиллом, получился такой собирательный образ. Щеки вспыхнули при воспоминании о том, как Уилл возник из горячечного бреда, как остудил нежной ладонью ее лоб. К тому времени Джесс практически потеряла ощущение реальности, не могла разобрать, что есть на самом деле, а что ей только кажется, однако сразу почувствовала и силу, и искреннее желание помочь. А еще она поняла: дальше можно не биться, этот парень ее спасет.
Не забыть сказать ему спасибо. Хоть бы кто-нибудь зеркало одолжил!.. Джесс кое-как повернулась, боясь выдернуть иглу, стала оправлять больничную рубашку. Честное слово, это не одежда, это какой-то бумажный пакет. Сообразила, что вместо зеркала можно посмотреться в окно, ведь сумерки уже сгустились. Провела рукой по немытой, клочьями остриженной голове. Увидела, как в палату входит Уилл с чаем. Всполошилась, поспешно развернулась.
Уилл принес два картонных стаканчика и кусок фруктового пирога в целлофане. Руки у него красивые, отметила Джесс, пока он ставил чай и пирог на тумбочку, пока откидывал со лба темный вихор. И волосы красивые. А улыбка – просто бесподобная.
