Видите, Джесс, чем я занимаюсь? Правильно: я делаю то, чего избегал последние 68 лет. Я задаю вопросы, ответов на которые не получу. По крайней мере до тех пор, пока не найду Стеллу.
Как Вы считаете, с какого конца начинать поиски?
Джесс выдохнула. Жаль, что у нее нет связи с Уиллом. Он в таких делах поднаторел. Мигом бы сообразил, в каких архивах нелишне порыться и как получить к ним доступ. А она, Джесс, даже не знает, где искать самого Уилла.
Я не знаю, с какого конца взяться, и не знаю, где остальные письма. Те, что я прочла, были в обувной коробке, разложены аккуратно, по датам. Последнее из них отправлено Вашим начальством после того, как Вы не вернулись с задания. Но если Вы купили дом на Гринфилдс-лейн, значит, он вам и сейчас принадлежит? А раз он Ваш, позвольте мне сходить туда и поискать получше. В прошлый раз я старалась не совать нос куда не следует. Это ведь нехорошо – в чужих вещах рыться. Впрочем, кто бы говорил! Уж точно, не девушка, которая вломилась в запертый дом.
Видите ли, в чем проблема: я не знаю, что произошло. У меня одни догадки. Наверное, Ваш самолет был сбит? Наверное, Стелла решила, что Вы погибли? Но ведь Вы же нашли ее, когда вернулись в Англию? Не представляю, каково ей было узнать, что Вы на самом деле живы. То есть нет, представляю. Она была СЧАСТЛИВА. Словно Бог услышал все ее молитвы. Так почему же вы не остались с ней?
Ничего, что я спрашиваю? Это же не из любопытства, а для пользы дела.
Джесс неотрывно смотрела на экран. Десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Плечи ныли. Подвигав шеей, она заметила, что сосед слева подозрительно на нее косится. Спохватилась: оказывается, эти двадцать минут она просидела, подавшись вперед, вперив взгляд в компьютер и стиснув кулаки. Джесс принялась снова просматривать вакансии.
Шеф-повар. Доставщик пиццы с водительскими правами. Специалист по массажу шиацу. Столяр. Имелась вакансия помощника в букмекерской конторе. Джесс собралась кликнуть ее и узнать подробности, но вспомнила про страсть Доджа делать ставки. Нет, не годится. Дальше пошли няни. Джесс стала прикидывать, каковы ее шансы втереться в доверие к потенциальным работодателям. Невелики, судя по всему: опыта нет, адрес – женское общежитие, в недавнем прошлом была официанткой в пабе и там же пела по субботам, вломилась в заброшенный дом. Вот лично она своих малышей такой особе не доверила бы.
Экран мигнул очередным письмом.
Джесс дернулась, сцапала мышь, подобно голодной кошке.
Конечно, я отвечу на Ваши вопросы.
Я много лет об этом не говорил, но лишь потому, что говорить было не с кем. Мой брат, Алек, погиб в сорок четвертом в Нормандии, а мой отец – единственный человек, кроме брата, знавший о Стелле, – страдал болезнью Альцгеймера. Он путал имена и даты, забывал старых знакомых. Вряд ли он вспомнил бы девушку, о которой знал только из моих писем и которую в глаза не видел.
Меня действительно тогда подбили. Мы вылетели бомбить немецкий город Цвиккау, миссию завершили, но на обратном пути напоролись на целую эскадрилью «Мессершмиттов». Наш самолет сильно пострадал – вышли из строя два мотора, хвост загорелся. Двое ребят были ранены, наводчик убит. Оставалось только катапультироваться. Те, кого не задело, помогали раненым, а я следил за эвакуацией, спрыгнул последним и поэтому оторвался от своих.
Меня ждал сущий ад. Я приземлился в чистом поле. Почти не пострадал, только голову чуть повредил о штурвал. Нас учили, как себя вести в подобных случаях. Первым делом нужно сжечь машину, чтоб врагу в лапы не попала. Знаете, Джесс, пока горела «Красная Туфелька», мне все казалось, она на меня сквозь пламя глядит и упрекает. Я словно друга убил.
А потом я стал выбираться с территории, где кишмя кишели гестаповцы. Я шел на север полями, держась подальше от дорог. Провел в пути всю ночь и весь следующий день. Думал о Стелле: мол, каждый шаг приближает меня к ней. Это придавало сил. Вечером наткнулся на ферму, совершенно запущенную. Дождался полной темноты, залез на сеновал. Правда, хозяйский пес меня учуял и ужасный лай поднял. Но мне повезло. Когда старик-фермер узнал, что я – американский летчик, он провел меня в дом, накормил супом, напоил сидром и устроил на чердаке. От этого сидра я мигом отключился, двенадцать часов проспал. Дочь старика оказалась школьной учительницей и активной участницей Сопротивления. Не знаю, известно ли Вам что-нибудь о французском Сопротивлении? На всякий случай: эти люди удивительные. Такую отвагу вообразить сложно. Они помогали мне в течение многих месяцев, рисковали подвергнуться пыткам из-за меня, рисковали расстаться с жизнью – и все-таки помогали. При том, что я для них был чужой человек! Каждую неделю меня перевозили на новое место: из Реймса в Амьен, из Амьена в Париж и еще бог знает куда, я тогда и названий-то выговорить не мог, а сейчас не могу вспомнить. Конечно, я хотел послать весточку Стелле, сообщить, что жив, но этим я бы подставил моих спасителей. Оставалось ждать, верить, что однажды я к ней вернусь.
Мне и в голову не приходило, что может быть слишком поздно.
Глава 32
1944 год
В конце мая проглянуло солнце, посулило окончание ненастья. Обмануло. Впервые в истории Троицын день был омрачен скверной погодой. Британские и американские войска форсировали Канал, не страшась волн и ливня, намеренные высадиться в Нормандии. Прихожанки Кингс-Оук тем временем противостояли порывам сырого ветра, рвущим флажки и сдергивающим скатерть со стола для лотереи.
Стелла, навьюченная прочими заботами, в этом году не участвовала в подготовке к празднику. Чарлз пропадал на заседаниях комитета, и Стелла невольно возвращалась мыслями к событиям двенадцатимесячной давности. Время исказилось, будто отраженное в ярмарочном кривом зеркале. Местами растянулось – так что баталия с Марджори из-за сконов стала событием вековой давности, местами съежилось. Стелла закрывала глаза и вспоминала поцелуи в зеленоватом полумраке буфетной. Каждая подробность была осязаема – колючая щека, запах мятной жвачки и сигаретного дыма, шелк волос под ее пальцами. Все произошло будто вчера.
Разве возможно, чтобы человек, столь явно присутствующий в ее сознании, перестал существовать?
Праздник давно начался, когда Стелла наконец выбралась из дома. Она хотела принять ванну, вымыть свои сальные волосы, но Дэйзи заливалась пронзительным писком, стоило перестать качать ее колыбель, и писк этот был невыносим. Немногочисленные платья, которые до сих пор застегивались на разбухшей груди, были грязны. Стелла нашла блузку, тоже несвежую, просто без столь явных пятен. Снимая ее с плечиков, она старалась не смотреть на яблочно-зеленое платье, то самое, в котором ходила с Дэном слушать орган. Стелла уже собиралась захлопнуть шкаф, но под влиянием порыва схватила платье. Она отдаст его Аде, для беженцев. Ее жизнь теперь – Дэйзи и Чарлз; нельзя прекращать попыток превратиться в настоящую семью. А значит, нечего держать в шкафу напоминание о былом счастье.
