Встав с постели, она накинула шаль и тихо-тихо, на цыпочках, пошла к двери. Выглянула. Показалось, музыка стала чуть громче. А в ноги ткнулось теплое и пушистое.
– Ч-ш-ш! – сказала Ринка кошке и пошла вперед по коридору.
Тут же вспомнились страшилки от Магды про «вомпера» и живые портреты и подумалось: может, зря она вышла из комнаты ночью? Все же дом некроманта. Мало ли что тут водится?
Словно в подтверждение ее страхов, по ногам пронесся холодный ветерок, где-то что-то зашуршало… Ринка замерла. А кошка остановилась и недоуменно обернулась: ты что, мышей боишься? Идем, любопытно же!
И они пошли дальше. Впереди кошка, а за ней Ринка. На звук старого, чуть дребезжащего фортепиано. Через гостиную, вверх по лестнице, и дальше по коридору… Перед дальней дверью кошка остановилась и сказала веское:
– Мрр.
То есть здесь. Пришли, открывай, у меня же лапки.
Теперь звуки рояля слышались совсем явственно и по-настоящему, а с ними – глуховатый баритон и скрип педалей, а в паузе – словно бы шелест бумаги.
Глубоко вдохнув и зажмурившись для храбрости, Ринка толкнула дверь. Она открылась бесшумно, а тот, кто играл, – ничего не заметил.
Это был Рихард. Пустая комната, только рояль, конторка с ворохом бумаги и перьями, яркая луна в окне и Рихард. Он играл на рояле, закрыв глаза и напевая тему Зигфрида. И вдруг замер на миг, встрепенулся – и принялся что-то быстро-быстро строчить пером на листе, прижатом к пюпитру книгой. То, что, кроме луны, в комнате не было никакого света, ему совершенно не мешало.
Наверное, Ринка бы так и ушла, не потревожив его, но у кошки были другие планы. Она побежала, задрав хвост, вскочила на рояль, прошлась по клавишам – издавая ужасные хаотические звуки – и цапнула лапой перо из рук Рихарда.
Он отмахнулся от кошки, стряхнув ее на пол, обернулся и начал вставать.
Его глаза светились все тем же кошмарным синим светом, что и глаза Людвига – и во сне, и когда он убивал террористов… Боже, ей почти удалось об этом забыть, зачем она вспомнила? Зачем она пришла сюда? Ох, мамочки, что сейчас будет…
У Ринки подкосились колени, а сердце забилось где-то в горле, норовя выскочить и пуститься наутек. Сбежать бы, но ноги словно прилипли к полу, она вся одеревенела… это магия, да? Ее прокляли?.. Мамочки!..
– Я вас потревожил, фрау Рина? – обеспокоенно спросил Рихард. – Простите, я не думал, что вы услышите.
Ринка со всхлипом вдохнула и схватилась за дверной косяк.
Примерещилось. Слава Ктулху, всего лишь примерещилось! Это Рихард, самый обычный дворецкий. Никакой мистики с вомперами!
– Вы играли… – выдавила из себя Ринка. Горло пересохло от нервов, и голос дрожал. – Откуда вы…
– О, всего лишь мои скромные сочинения, фрау Рина. Бессонница, видите ли.
– Ваши?! – Ринка чуть не села где стояла. – А… простите, Рихард, я не знаю вашей фамилии…
– Рихард Вагнер, фрау. Моя фамилия слишком скромна, чтобы обременять ею ваш слух.
– Так. Погодите. Рихард Вагнер, а то, что вы играли, – новая опера, да? «Золото Рейна»? Или это был «Зигфрид»?
– «Золото Рейна», фрау. Откуда вы знаете? Это легенды не нашего мира.
– Да так. – Ринка обхватила себя руками за плечи. – Мне приснилось.
Рихард покачал головой и улыбнулся с видом мудреца, которому известны все тайны бытия.
– У вас весьма любопытные сны, фрау Рина. Если позволите, я провожу вас в вашу комнату. Здесь прохладно, вы можете простудиться.
Глава 3, о бабочках, которые крылышками бяк-бяк
Виен, Астурия. День следующий
Рина
Проснулась Ринка с больной головой и в растрепанных чувствах. Еще и сны странные, один Вагнер на чердаке чего стоил!
Потянувшись, она бросила сонный взгляд на часы, тикающие на столике у кровати, и наткнулась на брошенную поверх них шаль. Ту самую, в которой ходила слушать Вагнера. Тут же подумалось: хорошо, что это был сон, она же выскочила в ночнушке! Здесь все так сложно с приличиями! А потом до нее дошло, что вечером шаль была на кресле, а на столик Ринка ее сбросила, вернувшись в кровать среди ночи.
Получается, это был не сон?
Она снова зевнула, стянула шаль с часов – они показывали девять утра, для аристократии несусветная рань. Или не рань? Вроде вчера Людвиг ушел «на службу» часов в девять. Ага, на службу, как же. К любовнице поперся. А товарищ начальник его прикрывает, чисто по-мужски. Спецоперация у них, видите ли!
Тьфу.
Он, значит, будет как Бонд, по заданиям одно другого грудастее, а она – дома, вечно беременная и босая. Kinder, Küche, Kirche. Да еще и без документов, как бесправная рабыня. Почему ей ничего не выдали? Герман явно знает, что такое паспорт – вон как внимательно его вчера изучал. А она, дура такая, забыла потребовать, чтобы ей дали местные документы. Надо исправить!
С этой ценной мыслью она позвонила в колокольчик. Тут же примчалась Магда, свежая, бодрая и румяная, с букетом чайных роз и какой-то незнакомой травы в руках. От Магды изумительно пахло цветами, свежестью, молоком и сдобой, видимо, уже успела позавтракать.
– С утречком добрым, мадам! А давайте я вам цветочков поставлю, вы же любите, правда? А у их светлости садовник такой строгий, такой строгий! Я ему – розочек для мадам надо, для утреннего настроению, а он как зыркнет, как зыркнет! Может, тоже вомпер? – щебетала она, ставя на стол вазу и доставая из шкафа пеньюар. – А фрау Шлиммахер плюшек сготовила, ах, как пахнут! Как думаете, мадам, ежели он вомпер, то ему плюшки пищеварению не испортят? – она явно гордилась «умным» словом.
Ринка невольно улыбнулась. Странное дело, от веселого щебета Магды даже голова болеть перестала, а ночные кошмары показались детскими сказками. Что-то вроде балета «Щелкунчик».
– Плюшки? Нет. Хорошие плюшки никому пищеварение не испортят!
– Вот и я так думаю, мадам. Вы чаю или шамьету будете?
– Что за шамьет? – спросила Ринка, отмахиваясь от пеньюара. – Давай сразу платье, не люблю халатики.
– Такая черная горькая вода, ее все благородные по утрам пьют. Вот фрау Брюкен каждое утро варили, я видела! Только она не по-благородному пила, а сливками белила и меду клала. Две ложки! А все горько было, морщилась, болезная.
– Так зачем же пила, если горько?
– А как же? Все благородные пьют, и ей охота. Чтоб благородство показать. А того благородства в ней всего-то – бабка с дворянином согрешила. А гонору-то, гонору! Мол, фамилие дворянское, кровь голубая, вся улица ей кланяться должна.
Ринка тихонько рассмеялась:
– Сама-то горькую гадость пробовала?
– Не-а, – так же жизнерадостно отозвалась Магда. – Я девица простая, я сладкое люблю. Вот плюшки у фрау Шлиммахер…
