– Может быть, ты хочешь выйти в сад? – спросил Людвиг. – А мне нужно немедленно переговорить с матушкой. Она, похоже, не желает понимать, что мы с тобой женаты и она уже ничего не изменит.
– Хочу, – согласилась Ринка. В саду, по крайней мере, не придется улыбаться гостям и ловить сочувственные и злорадные взгляды.
Впрочем, когда они с Людвигом под тихие звуки вальса шли через полный прогуливающихся гостей зал, вместо сочувствия и злорадства она ощущала страх. Намного, намного сильнее, чем на приеме в королевском дворце. Вокруг них тут же образовалось пустое пространство, и разговоры затихли, и только какой-то старик в наступившей тишине громко и скрипуче заявил невидимому за толпой собеседнику:
– Пустошь на Айзенштрассе? Вранье! Бастельеро давно выродились!
На старика тут же зашикали, музыканты заиграли громче, а гости отступили еще дальше, словно ждали, что вот-вот с рук Людвига сорвутся призрачные гончие и начнут охоту.
– Слышали звон, да не знают, где он, – отчетливо сказала Ринка и приникла к Людвигу ближе. Демонстративно. А потом подняла на него взгляд и улыбнулась: – Если бы ты хотел сделать новую Пустошь, ты бы выбрал для этого место получше какой-то там Айзенштрассе, не правда ли, дорогой?
– Несомненно, моя радость, – улыбнулся Людвиг. Фальшиво, насквозь фальшиво. И глаза у него было холодные и злые. Еще бы. Он же маг, он наверняка чувствует всю эту ненависть и страх куда острее.
– Ты пригласишь меня танцевать?
Ринка сжала его руку и сама удивилась собственному порыву. Ей бы бежать отсюда в тишину и покой сада, а она сама, добровольно подставляется! И ради чего?
«Людвиг – мой муж, и я должна его поддержать! Ему некуда бежать от общей ненависти и страха, а значит, я буду рядом», – ответила она сама себе.
– С удовольствием, – после полусекундной заминки кивнул Людвиг и развернул ее в танцевальную позицию.
И – повел в вальсе.
Весь его вид говорил: плевать мне на вас всех! А этикетом и протоколом можете подтереться! Это вы не танцуете до обеда, а я – танцую со своей женой тогда и там, где захочу.
«А кто не согласен, тот – обед», – мысленно поддержала его Ринка.
Ей вспомнился ее выпускной бал. Одноклассники в костюмах, надетых впервые в жизни. Одноклассницы в непривычно длинных платьях. Взгляд самого красивого парня класса, Влада. Оценивающий, снисходительный. Сейчас она видела его совсем иначе, чем тогда. И впервые за три года, прошедших с окончания школы, при воспоминании о нем ей не было больно и стыдно. Даже не так: она радовалась, что у них ничего не получилось. Что она оказалась недостойной парой будущему светилу мировой науки.
Видел бы ее Влад сейчас!
А лучше, танцевали бы они с Людвигом вот так, как сейчас, – там и тогда, и чтобы толпа одноклассников вот так расступалась вокруг них, а они видели только друг друга! И плевать на зависть, плевать на страх и ненависть, на все плевать! Есть только музыка и Людвиг, его сильные руки, его полный темного пламени взгляд, их дыхание и движение. В такт. Вместе.
К концу вальса Ринка чувствовала себя совершенно счастливой. Как же давно она не танцевала вот так, полностью отдаваясь музыке и доверяя партнеру!
– Вы прекрасны в вальсе, – горячий шепот Людвига отдался волной томления во всем теле, захотелось прижаться к нему, поцеловать.
В его глазах читалось то же самое желание. Откровенное, темное, готовое смести любую преграду… Кроме графини Энн, звонким сопрано разрушившей наваждение:
– Браво, браво! Ах, Людвиг, наконец-то ты вспомнил, зачем придумали вальс!
– Я никогда этого не забывал, – в голосе Людвига хрипотца желания смешалась с резкими нотами досады.
– Но так редко в этом признаешься! Рина, дорогая, вы изумительно смотритесь вместе, но я все же вас ненадолго похищу. Скоро подадут обед, а я так и не успела показать вам свои фиалки.
– Людвиг, ты позволишь?
Ринке безумно хотелось, чтобы он сказал «нет» и увел ее отсюда. Домой. Прямо в спальню. Но прекрасно понимала, что это невозможно. Этикет, протокол, сплетни, чтобы их Ктулху любил там, где поймает!
– Конечно, дорогая. – Он поцеловал Ринке руку, и ее даже сквозь перчатки обожгло прикосновение его губ. – Нельзя же разочаровать кроликов.
Он обещающе улыбнулся, а Ринку залило жаром. Вот с чего она взяла, что кролики – это намек на их сегодняшнее утро? Может, в Астурии вовсе не принято подобное сравнение, и вообще Людвиг – аристократ, а аристократы не шутят так непристойно!..
А плевать.
– Кролики останутся довольны, дорогой, – с таким же томным обещанием парировала она и с удовлетворением отметила сверкнувшие глаза и раздувшиеся ноздри супруга: оценил и проникся. – Не скучай без меня.
Глава 10, об осенних фиалках и маленьком принце
Виен, Астурия. Особняк графа Энн
Рина
– Ах, какая прелесть! – с тихим благоговением прошептала Ринка, останавливаясь у пестрой клумбы. – Вы сами подбирали сорта? А вон те голубые, что это за сорт?
– Я сама занимаюсь селекцией. Никакой магии, только наука! – с гордостью первооткрывателя призналась Эмилия.
Ну да, подумала Ринка, никакой магии, как же. Фиалки вообще-то осенью не цветут, но тут магия и наука настолько тесно переплелись, что отличить одно от другого давно уже невозможно. Так что Эмилия имеет право заблуждаться.
– Надо же! – неопределенно восхитилась Ринка.
– Этот сорт я назвала в честь дочери «Аннабель». Обратите внимание вон на те темно-фиолетовые цветы, правда они изысканно строги? – Эмилия выделила интонацией самое важное, на ее взгляд, слово. Забавная привычка, почему-то напоминающая фильмы о Гарри Поттере. – Хотя и мелкие соцветия. Этот сорт я вывела в память о моей матери. Это она привила мне любовь к фиалкам. Я знала, что вы оцените, Рина. Герман сказал, что вы занимались ботаникой в своей прошлой жизни?
Рина напряглась, не зная, как ей реагировать на это заявление.
– Нет, нет, ничего не нужно говорить! – взмахнула рукой Эмилия. – У нас с мужем нет секретов друг от друга. Никаких. У наших мужей слишком опасная и тяжелая работа. Иногда нужно с кем-то поделиться, а кто поймет мужчину лучше его любимой? Конечно, Герман не рассказывает о государственных тайнах, но судьбы наших близких мы обсуждаем. Людвиг нам очень дорог, и я счастлива, что ему повезло. Наконец-то. Бедный мальчик так много пережил. – Эмилия поджала губы. – Его предыдущие жены… я бы сама растерзала их на кусочки, если бы Единый не сделал это раньше, – кровожадно закончила она.
Ого, подумала Рина, а фрау не так уж и безобидна, как кажется.
– Мы с Германом мечтаем увидеть вас счастливыми, – улыбнулась Эмилия и щелчком пальцев подозвала скрывающегося в тени дерева слугу. – Где дети?
