— Вас тут ждут.. — Он выразительно мигнул.
Я вышел в приёмную. Там было несколько человек — Бала, Ниязов, ещё кто-то. В углу весьма решительно, не глядя ни на кого, с голыми коленками, в чёрном траурном платье и таком же чёрном платке сидела жена Умара Кулиева. Я едва не назвал её про себя вдовой, хотя приговорённый к расстрелу муж Кулиевой пока ещё был жив.
— Ко мне? — спросил я. Она поднялась. — Проходите.
Едва мы уединились, за дверью кабинета воцарилась полная тишина. Я словно кожей почувствовал интерес моих коллег, вызванный приходом Кулиевой.
Я предложил ей сесть. Она села недовольно, ничем не дав понять, что помнит нашу первую встречу — на улице, накануне убийства Пухова.
— Гезель передала вам моё приглашение? — спросил я.
Она подняла голову. В приёмной скрипнули половицы, затем послышались чьи-то приглушённые шаги на балконе. Я поднялся, закрыл балконную дверь.
Кулиева молчала. Я начал разговор снова:
— Тогда, в переулке, вы хотели ко мне обратиться. Может, по поводу мужа?
— А что по поводу мужа? — Она вскинула голову. По её манерам я угадал в ней несовершеннолетнюю. В школе её не обучили ни полным предложениям, ни интонациям вежливости. — И так все знают. Знают и молчат… — Она дёрнула носом.
— Молчат? О чём?
Она пожала плечами. Разговаривать с ней было одно удовольствие.
— Кто все? — снова спросил я.
— А все!.. — Она махнула рукой.
— Я, например, ничего не знаю.
— Вы — другое дело! Я говорю про местных!
— И Гезель?
— Ну, Гезель сейчас ничего не интересует, кроме своего живота…
Кулиева упорно не хотела смотреть мне в глаза.
— Но что же они знают, эти «все»? Ваш муж невиновен? Я попал в точку.
— Конечно, нет!
— А приговор? Он вошёл в законную силу…
— Подумаешь! Рыболовные сети Умару подкинули, а потом будто бы нашли!..
— Кто подкинул?
— Милиция, рыбнадзор…
Иного я не ожидал от жены осуждённого. Но меня интересовал Сергей.
— А Пухов верил, что ваш муж невиновен?!
— Сергей потом узнал… — Мне показалось, в её отношении ко мне наметился поворот. — Сначала и Пухов не хотел ничему верить. Год не хотел верить! А когда Мазут передал ему записку от Умара…
— Касумов? Разве они не враждовали? В приговоре указано, что ваш муж в тот вечер поджёг «козлятник» Касумова и Мазут с Ветлугиным его едва затушили…
— Ветлугин! — Она как-то странно взглянула на меня. — Вы сначала узнайте, что они с ним сделали, с Ветлугиным…
— Что вы имеете в виду?
В приёмной послышалась громкая речь. Это Эдик Агаев о чём-то спросил Балу. Бала ответил. Мой заместитель как-то удивительно робел перед начальником милиции. Агаев интересовался — на месте ли я. Затем в дверях появился он сам — высокий, барственный, остановил холодный начальственный взгляд на Кулиевой, многозначительно помолчал.
— Я зайду позже, — сказал он. — Есть важные новости… — Он так же величественно удалился.
Мгновенного этого вторжения оказалось достаточно, чтобы уничтожить наметившееся было движение ко мне моей посетительницы.
— А-а… Что зря говорить! Не верите — ну и не верьте… — Она сделала движение подняться.
— Подождите!
— Ничего я вам не скажу!
— Вы сказали, что Мазут передал Пухову записку от вашего мужа. Когда это было? Перед нашей встречей с вами?
— Не знаю.
Она снова сделала движение подняться. И потому, что она делала всё во вред себе, я был готов ей верить.
— У Мазута связь с тюрьмой?
— Пусть он сам вам и объявит. А я ничего не знаю… — грубо сказала она.
Момент был упущен.
Я вдруг вспомнил девочку, которая жила в нашем дворе во времена моей юности. Многие ребята из дома с нею спали, но каждый раз её предстояло завоёвывать заново: наутро она ни с кем из них не желала здороваться.
— Всё, что ли? — Она поднялась, поправила сбившееся над голыми коленями платье.
Я пожал плечами. Она вышла, не попрощавшись.
— А где… — спросила меня через минуту Гезель, она отлучилась из приёмной, чтобы наполнить заварной чайник. Я только развёл руками.
— С ней бывает, — успокоила Гезель, — убежит, хлопнет дверью, а потом, смотришь, опять идёт как ни в чём не бывало…
Мне показалось, Кулиеву напугал барственно-надменный вид начальника милиции, брошенный на неё презрительный, злобный взгляд.
Надо же было ему появиться в эту минуту!
— Гезель, — попросил я, — мне нужен один материал. Попытайся его найти…
— Конечно!
— Материал о несчастном случае с Ветлугиным.
— Потрясающая новость!.. — Агаев, к которому я зашёл, поднялся из-за стола мне навстречу. Бисеринки пота блестели у него на висках. Он, не глядя, достал батистовый платок и так же, не глядя, промокнул их. — Я узнал, почему арестовали Мазута! Сначала я решил, что Довиденко просто хотел утереть нос водной милиции и водной прокуратуре… Нет!
Ещё в школе Агаева и его компанию отличала поразительная осведомлённость. И не только в отношении учителей и директора. Они коллекционировали фамилии директоров заводов и управляющих, инструкторов, заведующих отделами ЦК, не говоря уже о командующих военными округами, министрах, председателях госкомитетов и их заместителей.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного — в компанию их входили в основном сынки республиканской номенклатуры. Удивительно другое информированность эта никем в школе не ценилась, а успеваемость компании была даже ниже средней.
— Ночью передали с парома «Советская Нахичевань»… — сказал Агаев, складывая платок и убирая его в карман. — К матросу на трапе подошла цыганка. Сказала, что за «козлятником» Касумова, на Берегу, есть тайник. Он закрыт камнем. В нём будто бы находится пистолет, из которого Мазут убил Пухова…
— Что за цыганка? — спросил я.
— В том-то и дело! Пока матрос бегал за помощником по пассажирской работе, цыганки все перемешались — там целый табор!
— Нашли?
— Искали. Но безрезультатно. Информация пошла не через нас, а по старому каналу — через территориальную милицию и прокуратуру области. Нас только сейчас подключили. И то — областное управление настояло! Генерал Эминов!
— Безобразие…
— Это не всё! Они сразу поехали на метеостанцию и всё изъяли. «Макаров» с запасной обоймой. С патронами. Всё — в управлении внутренних дел области. Довиденко дал им своё благословение.
