Вслед за Агаевым в кабинете появился Бураков. Он был как-то особенно пузат и спокоен.
— Я позвонил на тот берег… — начал он. — Они допросят команду парома — может, кто-нибудь что-то знает. Обойдут каюты, трюм — мог остаться запах карбида или сам химикат.
— Он достал платок, тщательно продул нос. — Когда паром вернётся, произведём повторный осмотр.
Бураков был, несомненно, профессионалом в своём деле, хотя я по-прежнему считал, что чиновничьи игры — не занятие для людей медвежьей породы. Они здоровеют от мешков с цементом, которые шутя снимают с машины и кладут на транспортёр, а от невесомых, покрытых каракулями бумажных страниц у них повышается давление и барахлит сердце, которое они стайной тоской по прошлому именуют мотором. Я слышал отдышку, которую Бураков тщательно маскировал, и вспомнил, как однажды видел стопку книг, купленных Бураковым. Все были издания Академии наук в тяжёлых дорогих переплётах — Светоний, Эразм Роттердамский, Платон… «Пойду на пенсию — буду читать…» — пояснил заместитель Агаева, убирая литературу в сейф.
— Несколько человек я послал на пристань, — продолжал Бураков. — Там постоянно люди с того берега. Могли быть в курсе — видели что-то либо слышали. Я думаю — это дело несовершеннолетних. У них это вроде лабораторных занятий… Опыты!
Я не стал его разочаровывать: «Лабораторный опыт отличается тем, что за ним нужно наблюдать! А что увидишь за бортом парома! Ночью!..»
Милиция всегда преуменьшает степень преступления, пока не удаётся найти виновных, когда же преступники попадают ей в руки — важность и общественный резонанс сразу же на порядок возрастают.
Гезель ушла. Один за другим поднялись Цаххан Алиев и Бураков. Агаев всё сидел, время от времени поправляя острую стрелку на брюках. Ожидал ли он, что я проявлю интерес к его экипировке?
Наконец поднялся и он.
— Готовится большая общесетевая операция на море. Дату сообщат в последнюю минуту в запечатанном конверте…
— Вот как? — Предупреждённый Сувалдиным, я не проявил особого любопытства.
— …Будут задействованы водоохранные суда, вертолёты. Весь личный состав… Удар нанесём крепкий и неожиданный.
— В ближайшие дни?
— Я думаю, недели через полторы…
«Начальство успеет отыграть торжества…» — подумал я.
— А план операции?
— Мне как раз и надо сегодня согласовать его с генералом Эминовым…
Я взглянул за окно, было совсем темно.
— Эминов пригласил к себе. Вместе с Лорой. Лорка и его жена какие-то там родственницы…
Он объяснил своё появление в парадном костюме и заодно предостерёг.
-..И ещё. Меня пару-тройку дней не будет. Поеду по участку… Так что — связь с Бураковым… — Он простился, не подав руки.
Пятиэтажный, хрущёвской застройки, дом стоял в самой глубине двора. Я поднялся по незнакомой, плохо освещённой лестнице. Дверь была не заперта. Меня ждали. В крохотную прихожую падал свет, проникавший сквозь короткое колено узкого коридорчика.
Анна вышла навстречу, загородив свет. Я не видел лица, висок её оказался рядом с моими губами, я поцеловал его вместе с жёсткой прядкой волос, а моя рука невольно ощутила сильную упругую грудь, закрытую тяжёлой гладкой материей. Анна подняла голову, с минуту, а может, всего секунду мы стояли, прижавшись друг к другу, дрожа, — покорные, даже печальные перед стихией, которая нами теперь распоряжалась.
Нас закружило. Не разъединяясь, не говоря ни слова, не разнимая рук, мы вошли в комнату. Против двери стояла тахта; не отпуская друг друга, мы лихорадочно-быстро стали раздеваться. Я ощутил под ногами мягкий туркменский ковёр. Свет погас.
— Милый-милый-милый… — вполголоса бессвязно повторяла Анна.
Потом мы лежали молча, мысленно прогнозируя возможные последствия происшедшего.
Никогда в жизни у меня не было коротких связей. Я всегда принадлежал человеку, с каким делил ложе, и чувствовал себя виноватым перед женщинами, с которыми раньше был близок.
Оказали ли на это влияние позднее созревание или полная сексуальная непросвещённость моего поколения? Что мы знали? Рассказы о шпанских мушках, которых никто никогда не видел, но которые якобы всесильно облегчали, если подложить их в еду или питьё. Долгое время над моим сознанием, как и у других десяти — двенадцатилетних пацанов, висела страшная угроза «склещивания» — соединения «намертво» с девочкой во время близости. Впереди маячила полная безвыходность, поскольку разъединиться в таких случаях можно было единственно только с помощью ванны и парного молока. Но если с ванной ещё всё в общем был о ясно, то полностью непонятно — как бы мы попали в неё и как достали необходимое количество молока…
— Не спишь? — спросил я.
— Нет. — Она смотрела перед собой, в потолок. — Я думаю, как всё осложнилось теперь для нас обоих.
— Но вы с Эминовым разошлись?
— Официально? Нет, он не даёт мне развода. Боится, чтобы это не отразилось на его карьере.
Я повернулся и ощутил её нежное, крепкое бедро. Анна освободилась от моей руки, повернула голову. Жёсткая копна волос снова упала мне на плечо.
— Милый-милый… — Её горячие губы коснулись моей ключицы. Милый-милый…
Поздно ночью мы пили на кухне зелёный ароматный чай и говорили обо всём, кроме того, что касалось нас самих.
Я рассказал, что прокурор бассейна в принципе одобрил запрет на пользование пусковой установкой.
— Надо ждать: вот-вот появится комиссия из Москвы!.. Она улыбнулась невпопад — чему-то, что теперь было между нами, погладила меня по руке.
— Всё равно всё обернётся против Сувалдина и тебя. За Кудреватых можно и не волноваться. Он — Герой Труда. Комбинат всесоюзного значения. Считается, что работает на оборону. Директор откупится! Так уже бывало. Я ведь местная, знаю. Откупится и на этот раз.
— Чем? Сажей?
— Зачем сажей? Красной рыбой! — Она взяла мою руку и неожиданно поцеловала. — Самое ценное в наших краях — чего нет нигде: это зелёное море, красная рыба и чёрная икра…
— Она почти слово в слово повторила то же, что и Сувалдин.
— Сейчас начнут готовить операцию на море…
— И после набьют холодильники осетровыми?
— Ни в коем случае! Браконьеры, перекупщики, снабженцы получат задание начальства и сами всё принесут. А когда откупятся, для виду будет устроена облава. С катерами, с вертолётами. Только ловить будет некого… Это каждый год повторяется… Помню, в доме у Эминова в это время всегда появлялись огромные чаны. Икра, осетрина… В день рождения всё это подавалось. Вместе с сайгаком…
— А сайгак откуда?
— Твой сослуживец Эдик Агаев за несколько дней до юбилея возьмёт служебную командировку в горы…
— Он уже предупредил меня об отъезде… Что это? В углу что-то тихо зашуршало, я прислушался.
