— Вот он, возмутитель спокойствия!.. — вполне дружески, даже радостно приветствовал меня Шалаев. Небольшого роста, в отличие от Довиденко, он производил впечатление человека сильного и крупного, с крутыми, как у зубра, плечами и короткой шеей. — Навёл, понимаешь, страху на всех, а сам сидит тут со своей макулатурой… — Он показал на сваленные в беспорядке бумаги.
— Дежурный передал тебе, чтоб позвонил? — сухо спросил Довиденко. Может, забыл? С ним станется… Я успокоил его:
— Передал.
— А чего не звонил?
Он хотел, чтобы я чётко определил позицию. «Не дозвонился», «У тебя было занято», «Извини»… Мне простилась бы любая ложь, потому что за ней стояло отступление, нежелание портить отношения с местной властью, покорность, капитуляция.
— Не позвонил — и всё! — сказал я.
— Как это? «Не позвонил — и всё»? — попёр Довиденко.
— Ну так. Как слышал…
Я с ходу сломал его представления о каких-то отношениях, которые будто бы связывают нас крепче, чем наши обязанности перед законом, перед совестью. Перед элементарной порядочностью.
— Да я!.. Да ты знаешь!.. — От моей наглости Довиденко даже потерял дар речи.
— Пошёл ты!
— Бросьте вы, мужики… — Шалаев просунулся между нами. С его круглого смешливого лица не сходила терпеливая, ласковая улыбка. — И ты тоже хорош! — Он обернулся ко мне. — Мы к тебе в гости в первый раз… А ты? Разве гостей так встречают?
— В ту же минуту, словно по волшебству, в дверь постучали. Баранов внёс на подносе заварочный чайник, ложки, чашки, тарелочку с миндалём и изюмом. Откуда-то появилась бутылка «Кер-оглы». Дежурный проворно разлил по чашкам коньяк, сунул в каждую чайную ложечку, как в чай, пожелал нам приятного аппетита и неслышно удалился.
Я узнал школу Эдика Агаева.
— За встречу. — Шалаев поднял чашку, предварительно убрав из неё ложку. — За успехи. И служебные, и личные.
Шалаев не опустился до разговоров о квартире для прокурора, как это сделал до него незадачливый зампред Рыбакколхозсоюза, и даже не упомянул о Парфёнове.
— Непорядков много. Не всё идёт, как хотелось бы…
Он оказался хитрее и дипломатичнее прокурора — он понял меня сразу и теперь пытался переориентировать дубоватого, прямолинейного Довиденко.
— Но надо друг другу помогать. Интересы-то у нас одни. Так? Надо всем вместе. Тогда, может, что-то и получится… — Он допил чашку. Мы с Довиденко только пригубили. — Что нам делить?
Мы немного ещё поговорили. Шалаев взглянул на наши чашки с коньяком, на часы, поднялся.
— Ну, вы тут сами, мужики. Если что надо, мы всегда поддержим, только чтобы для дела хорошо…
Я проводил Шалаева вниз. Когда я вернулся, Довиденко ждал меня в приёмной, глядя на закрытую дверь в кабинет Балы.
Из-под двери моего зама тянулась узкая светлая полоска. Я включил свет в приёмной, и она исчезла.
Мы вернулись ко мне в кабинет.
Несмотря на то что Довиденко приехал специально, чтобы со мной поговорить, начало разговора у него не было готово. Слишком долго действовал он и жил только либо как начальник, либо как подчинённый. Обе эти позиции сейчас не годились.
— Какие у тебя силы, чтобы раскрутить это дело с рыбой? — Довиденко, наконец, решился.
— Не густо, — признал я. — Нас всего трое.
— Следователь у тебя один?
— Один.
— Ещё у Агаева один, — задумчиво сказал Довиденко. — Да ещё двое оперативников.
— Трое. Один в ОБХСС.
— Да-а.
Он вынул расчёску, несколько раз тронул макушку, где уже намечался заметный отлив волос, продул зубцы и, не глядя, сунул её назад, в карман. Несмотря на генеральские отличия, он был похож на начальника станции, принарядившегося к встрече поезда с делегатами.
— А дело большое, серьёзное… Тут для целой бригады работы на несколько лет. Согласен? Изымать документацию в отделе снабжения… Экспертизы… Судебно-бухгалтерскую, судебно-экономическую… Эти обязательно! Осетровую оформляли, видимо, какчастиковую, полученную в рыбколхозах… Значит, судебно-ихтиологическую…
Довиденко, скорее всего, был выдвинут в прокуроры из следователей, в нём чувствовался конкретно-деловой профессионализм.
— …Поднять накладные, путевые листы — доказать, что в те дни, когда оформлялись накладные, в рыбколхозы машины не направляли. Допросы шофёров, экспедиторов… А тут ещё — холодильные установки! Мастера должны были видеть, чем загружены холодильники. Большо-о-е дело!
Всё, о чём он говорил, было абсолютно верно.
— …Конечно, взять в производство такое дело лестно и почётно… Но маленькой прокуратуре с этим не справиться. Нет ни сил, ни средств, так? Я молчал. — Значит, всё равно придётся просить помощь со стороны…
— Есть ещё бассейновая прокуратура… — возразил я.
— Дело это только начинается в море, — гнул своё Довиденко. — А ниточки-то всё равно тянут сюда, на сушу. В глубь города, в районы. К нам. А кроме того, водникам не пробить противодействие, которое наверняка начнётся. Вы не знаете расстановки здешних сил…
Он не обманывал меня. И сам, почувствовав это, успокоился — таково волшебное свойство правды.
Замолчав, он слил остатки «Кероглы» в чашку Шалаева и плеснул себе чая.
— Я уже говорил с прокурором бассейна… — Он отпил чай.
— Не остыл? — спросил я.
— Пить можно… Твой шеф согласен со мной. Кроме того, я связался с транспортной прокуратурой Союза. Ну, и партийные органы, конечно, нас поддержали… Так что вопрос о подследственности уже решён.
Я повторил процедуру с переливанием коньяка, налил себе чая. Заварка была индийская — давно забытая в наших краях. К агаевскому угощению мы не притронулись.
«Этого следовало ожидать, — подумал я. — Бассейновая прокуратура организация новая, межрегиональная. За ней никто не стоит, кроме московского начальства, а оно далеко!»
Я сидел, постукивая костяшками пальцев по столу. Довиденко не торопил меня — пил чай, потом обнаружил на тумбочке газету «Водный транспорт» — в областной прокуратуре её не получали, — прошуршал страницей.
«Областная прокуратура, конечно, потянула бы это дело, оно ей под силу… Но Довиденко нужен мой материал не для того, чтобы его расследовать! А чтобы его похоронить! Спасти репутацию коррумпированных местных властей…»
У меня не было выбора.
«Дело они всё равно отберут…»
— Прокурор бассейна сказал, что у тебя всё ещё висит убийство Пухова… — Довиденко только делал вид, что читает. — С ним много работы.
— Вы его так и не раскрыли? — спросил я.
— Нет. Мазут молчит. Оружие мог подложить любой…
