Я проехал мимо областной больницы. Напротив находилась станция «Скорой помощи». Несколько «рафиков» стояло прямо на улице.
«Где оставить кассеты с показаниями Вахидова?»
Только после этого можно было ехать домой или в прокуратуру. В которой раз проезжая мимо железнодорожного вокзала, я вспомнил, что с вечера ничего не ел, остановил «Ниву» на стоянке, вышел на площадь.
Утро выдалось пасмурным, но дорога была оживлена. Шли в школу дети. На перекрёстке молодая дама в туркменском национальном макси смотрела, как два её малыша с портфелями перебегают дорогу. Видимо, дальше она их уже не провожала.
Я вошёл в вокзал. Буфетов внутри не оказалось. В высоком, как собор, пустом зале под потолком свиристела цикада. Я вернулся на площадь. Ни один поезд в этот час не прибывал, не убывал. Сбоку, рядом со входом, продавали пирожки. Я купил и, отойдя в сторону, начал есть.
Ничего толкового не приходило на ум. Я вернулся в машину, положил магнитофон на колени, включил запись.
Чужой голос, совсем не мой, только напоминавший его, задавал вопросы, Вахидов на них отвечал.
«— И сколько одна лодка доставляла в сутки?
— До ста осетровых каждый раз.
— А по весу?
— Примерно по пятьсот — семьсот килограммов в день круглый год. Иной раз привозили и до тонны…»
Я вырубил магнитофон.
«Размер нанесённого ущерба — миллионы рублей с одной лодки!»
Внезапно я вспомнил человека, которому смело мог оставить на сохранение кассеты.
Я снова сел в «Ниву», проехал с километр в сторону набережной, вышел и направился к молу.
Тёмная, тяжёлая бирюза тянулась за горизонт, сквозь облака пробивалась узкая щёлочка света. Я подошёл ближе, «Александр Пушкин» чуть покачивался на зыбкой воде. Сквозь стекло рубки я увидел чёрную курточку капитана Миши Русакова. Миша словно отбивал поклоны — фуражка его то появлялась в стекле, то вновь исчезала. Он драил необычного вида лодку, пришвартованную к борту «Пушкина».
— Миша, — позвал я. Он не слышал.
— Миша Русаков! Капитан!
«Капитан» он сразу услышал — это было уже от профессии.
— Прошу вас, Игорь Николаевич! — смешные, как у моржа, усы затопорщились.
— Что это за агрегат у тебя там? — Я показал на лодку.
— Бесхозная. Хозяин так и не нашёлся… Хотите, покажу её в действии?
Русаков отвязал цепь, движения его были быстры и чётки.
Один за другим он завёл спущенные за корму лодочные моторы. Взревев и почти вертикально задрав нос, лодка выскочила в залив, оставляя за собой пенистый след. Вдоль бортов лодки тянулись длинные серебристые «сигары». Сделав круг, Русаков выключил двигатели — опустив нос, лодка вернулась на место.
— Игрушка, — сказал Миша Русаков. — Ни один милицейский катер не догонит. А это дополнительные баки с горючим, — он ткнул в «сигары». Используются в военной авиации.
Я показал Мише на причал — Русаков накрыл лодку маскировочной сеткой, поднялся ко мне.
— На судне полный порядок, — он полушутливо бросил руку к фуражке.
мы подошли к «Ниве». Я достал завёрнутые в «Водный транспорт» плёнки.
— Это кассеты, Миша, — сказал я. — Очень важные для нас. Положи их подальше. И помни: о них никто не должен знать. Вернёшь их только мне…
Миша улыбнулся:
— Хорошо, Игорь Николаевич!
Плёнки, жёгшие мне руки всю вторую половину ночи и утро, были теперь в надёжном месте, я мог не бояться, что у меня их выкрадут из кабинета, из дома, из машины.
Облака начинали рассеиваться. С моря приближалось небольшое судно, похожее по классу на «Александра Пушкина». Белые буруны сопровождали его с обеих сторон. Оно передвигалось словно в кипящей воде…
— Это «Спутник» рыбнадзора. — Миша подал мне руку. Он всё хорошо понял. — Не беспокойтесь. Всё будет в полной сохранности… Вы домой?
— Нет, надо проехать ещё в одно место…
При свете дня Второй тупик Чапаева выглядел грязным рядовым мостком в клоаке гигантского, безбрежно раскинувшегося вокруг Нахалстроя. Грубо окрашенные заборы. Мусор вокруг единственного контейнера. Узкий цементированный тротуарчик с навечно оставленными при его создании вмятинами чьих-то сапог. Гнилостный запах напоминал, что Каспий, как ни говори, находится всё-таки во впадине, где всё разлагается быстрее, чем наверху.
Дважды прошёл я из конца в конец, пытаясь решить, попала ли машина, которую я преследовал накануне, сюда, в тупик. Или в тупик попал я сам, а машина свернула на другую улицу.
Обе версий имели одинаковые права. Водитель мог и свернуть, и поставить машину во двор, тем более что сначала я проехал мимо Второго Чапаевского и лишь потом, не обнаружив её впереди, вернулся.
— Помощь не требуется?
Я увидел мужчину в тёплом рыбацком ватнике. Он стоял рядом с дощатым туалетом, напротив забора, — я не сразу заметил его.
Должно быть, он довольно долго наблюдая за моими передвижениями.
— Чапаевских — два тупика? — поинтересовался я.
— Целых четыре. — Он подошёл ближе, лицо его показалось мне знакомым. — Смотрю и думаю, что водному прокурору понадобилось в нашем тупике?
Я узнал его.
«Баларгимов… Напарник Ветлугина по последней его охоте на качкалдаков…»
— Материал о самовольной застройке… — Я сам удивился собственной находчивости. — А вы? Ваш дом тут? Он открыл калитку.
— Заходите, посмотрите, как мы живём. Я взглянул вдоль улочки, показавшейся мне вымершей, — вокруг не было ни единой души, не доносился ни один звук.
— Ну что ж. — Я не заставил просить себя дважды.
Маленький двор под стать был каркасно-засыпному ящику, типовому жилищу самстроя. Никакой машины нигде я не обнаружил. Во дворе я увидел песок, несколько крафтпакетов с цементом — хозяин что-то строил. Ещё дальше виднелся сарай.
— Сюда. — Дверь открывалась прямо в комнату, прихожей не было.
Вдоль узкого пенала стояли подряд буфет, газовая плита, две узкие, с металлическими спинками, кровати.
На полу с самодельными половиками играли два ясельного возраста малыша. В конце пенала висела занавеска, там была вторая комната.
— Знакомься, — сказал Баларгимов женщине, показавшейся из-за занавески. — Это новый водный прокурор.
— Добро пожаловать. — Жена Баларгимова была русская — с открытым, приятным лицом, пышной грудью, с русым тугим пучком на затылке. На голом предплечье я увидел синюю татуировку — «Нина». — Как вам наши хоромы?
— Уютно, хотя и тесновато, — признал я. — А зимой? Не холодно?
— Газ обогревает… Жара, хоть двери настежь! А выключишь — тепло сразу выдувает.
