— В заповеднике спокойно. Бала заказал для вас справку в Институте экологии моря. По поводу икры, изготовляемой браконьерами…
— Отлично. Хаджинур не появился?
— Нет. Звонили от прокурора области Довиденко. Вы скоро будете?
— Сейчас еду.
Звонки начались, едва я появился у себя.
— Прокурор области… — Гезель открыла дверь. — Возьмите трубочку…
— Поздно приходишь, дорогой! — необычайно сердечно пропел Довиденко. Не икается? Весь день тебя вспоминаем… — Первый человек Восточнокаспийской прокуратуры готов был видеть во мне соратника, если я во всём буду следовать его желаниям. — Вот какое дело. Прохвост этот Вахидов — одумался! А может, кто-то его надоумил… Короче: от всего отказался!
— Хорош гусь, — поддакнул я.
— Надо ехать в обком — исключать из партии, а он одно твердит: «Я наболтал лишнего водному прокурору, чтоб отпустили!..» А у него, знаешь, шестеро детей…
— Что ты предлагаешь? Довиденко солидно прокашлялся.
— Есть выход… Ты записал его показания на плёнку… Дай мне свозить эту запись в обком!
Я ни в чём не подозревал своих коллег. Но, если я, новый человек, всего за несколько недель вышел на сбытчика осетровых, легко вообразить, как быстро — если б хотели! — задержали его здешние Шерлоки Холмсы. Верхушка, организовавшая массовый браконьерский промысел, плотно прикрывала его сверху.
«Теперь кто-то из них хочет заполучить магнитофонную запись, чтобы её уничтожить! Нет-нет!..»
— Мы бы его быстро припёрли, прохвоста. Представляешь? — лебезил передо мной прокурор области.
— Представляю. Беда в том только, что ничего не записалось… Магнитофон импортный — в левом углу панель с кнопкой. Надо их вместе нажимать. А я — только на панель.
— И ничего-ничего не записалось? — недоверчиво спросил Довиденко. Хоть что-нибудь-то получилось? Мы тут в лаборатории доведём до ума!
— Он вообще не работал на запись! Только Вахидову говорить об этом не надо, — предупредил я. — Пусть думает, что плёнка эта существует!
— Конечно. Я ему ничего не скажу… — Довиденко сделал вид, что верит мне, но простился довольно холодно. — Ладно. Поговорим ещё…
Он не допускал мысли, что плёнку с показаниями наиболее опасного свидетеля заполучить не удастся.
— Это вы обнаружили в море труп своего брата?.. — спросил я. — Как это произошло?
Бесцветный высокий блондин прокашлялся, подробно рассказал о своих сборах на поиск, всё последующее уместилось в одном предложении:
— …На малой скорости стал объезжать залив, смотрю, плавает что-то! Сашка!..
Он замолчал и в последующем отвечал только на мои вопросы.
— Далеко от берега?
— Плыл-то? Метрах в двадцати пяти.
— Это уже на третий день?
— Ну да. Случай был двадцать пятого…
— До этого вы часто виделись?
— Раза два в неделю.
— Он к вам приходил? Или вы к нему?
— Чаще я.
— Почему?
Он задумался, пожал плечами.
Я перелистал дело. Вернулся к протоколу обыска. Жене Ветлугина предложили добровольно указать местонахождение охотничьих боеприпасов мужа, но она ответила, что в квартире их нет.
«Между тем их нашли в платяном шкафу…»
— У вас много братьев?
— Мы двое.
— Брату приходилось жить у вас?
— Нет.
— А вам у него?
— Пришлось. Однажды всё лето прожили.
— Давно?
— Перед тем, как этому случиться… Он жил у жены, а я со своей переехал к нему. Квартиру сдавали — деньги были нужны.
— Помните, что у них находилось в платяном шкафу? — неожиданно спросил я.
Он вспоминал: костюмы, платья, обувь… Часы, фигурные ножницы, фотоальбом…
Забыл только об охотничьих боеприпасах — гильзах, пыжах. Я зашёл с другой стороны:
— Помните, что он купил в то лето?
— Вы имеете в виду сервант?
Я ничего не мог иметь в виду, поскольку не располагал информацией. Эх, как бы я провёл это дело, будь оно в моём производстве с самого начала!
— Мотоцикл?
— А ружьё?
— Ружья не помню.
— Сможете узнать, если я покажу его?
— Нет, — он покачал головой.
— Брат говорил с вами об охоте? Ветлугин замялся.
— Честно говоря, про охоту не слышал.
— Но если бы он ходил, вы бы знали?
— Думаю, знал.
— А почему вы не сказали об этом следователю?
— Он не спросил.
Я пробежал глазами первый протокол допроса. Ветлугина допрашивал следователь прокуратуры района Алиханов. Фамилия ни о чём мне не говорила. Вопросы о ружье, о том, бывал ли погибший на охоте, действительно заданы не были.
«Ясно! Отрицательные ответы торчали бы, как шило из мешка!»
— Ваш брат нигде не работал, а между тем имеет машину, мотоцикл…
— Он сторожил лодку…
— Ну, сколько это могло дать?
— Немного…
— Вот видите! — навалился я. — С его смертью ни о каком уголовном разбирательстве, конечно, не может быть и речи… Дело прошлое! Но, наверное, он и за красной рыбкой хаживал? Был ездоком! Ведь так?
Бесцветное лицо его впервые стало живым и даже приятным — таково обычное воздействие правды, отказа от лжи.
— Был! Но с кем ходил, на чьей лодке, брат никогда не говорил. Мы, Ветлугины, молчуны… — Он покраснел. Передо мной была очередная жертва омерты — заговора всеобщего молчания, полностью смирившаяся с происходящим. Он скрыл убийцу, имя которого, должно быть, вслух называли все, жившие жизнью Берега.
Ветлугин ушёл, а я позвонил в прокуратуру области, новому своему знакомцу:
— Следователь Алиханов… Знаешь такого?
— Знаю, — сказал Фурман, — молодой следователь.
— Когда он пришёл?
— Года три назад.
Выходит, когда Алиханов вёл дело о гибели Ветлугина, он был вообще новичком.
— А что? — спросил Фурман.
— Читаю одно прекращённое им дело — не перестаю удивляться…
— Слабый мальчик. Он сейчас только ещё соображать начинает…
— Ну ладно, — я дал отбой.
«Материал о криминальном трупе поручили начинающему следователю, вчерашнему стажёру!» Кто-то, имеющий власть, заранее определил линию следствия, а молодой следователь только выполнил указание.
