Я показал справку Баларгимову.
— А я здесь при чём? — спросил шеф лодок.
— Вся эта икра оприходована Вахидовым как заготовленная вами…
Может, он и не поверил. Во всяком случае, не спросил, кто такой Вахидов.
Я продолжил:
— Вахидов подробно рассказал об организации браконьерского промысла и системе взяток, которые шли в морскую инспекцию рыбоохраны и в милицию. Имеются магнитофонные записи, подтверждающие показания…
Вернулся Гусейн. С ним был милиционер-старослужащий, охранявший лодки. Он передал Баларгимову папиросы и, прежде чем его успели остановить, сообщил новость:
— Вахидов повесился. Кладовщик с сажевого комбината…
— Где? — спросил Баларгимов.
— В камере.
Я взглянул на следователя — Гусейн молча кивнул. Я набрал номер всё того же Фурмана:
— Водная прокуратура приветствует… Это правда — насчёт Вахидова?
— Увы! — Он был обескуражен. Я понял, что самоубийство Вахидова и для него полная неожиданность. — Удавился на поясе от летнего пальто…
— Каким образом?
— Сам не понимаю. Привезли с допроса, всё нормально… — Фурману нравилась эта приговорка — «всё нормально». — И на тебе!
Я поблагодарил его, хотя и не мог понять, каким образом пальто оказалось в камере вместе со снабженцем в одуряющую жару.
Я задумался.
Хотя Вахидов и отказался от первых показаний, которые он дал мне, было не исключено, что в будущем он снова их повторит. Тем более что существовала магнитофонная запись его свидетельств…
— Гражданин прокурор, — окликнул меня Баларгимов, — могу я сказать вам несколько слов наедине?
Бала и Ниязов вышли. За ними двинулся к дверям и старик милиционер.
— Слушай, — обернулся к нему Баларгимов, — сходи к моей, скажи, чтоб всё приготовила… что надо… Милиционер почтительно кивнул.
— Видите, что получается? — спросил Баларгимов, когда они вышли. — Тут ещё до суда можно концы отдать!
— Я уже думал об этом, — сказал я. — И намерен переправить вас на тот берег.
— А на чём? — быстро спросил он.
— На «Спутнике»…
— С этим краснорожим взяточником? Да они его просто потопят!
— А если на пароме? Или с «Александром Пушкиным»?
— Возьмут приступом в море. Или ещё до отправления…
— Думаете? — усомнился я.
— Как дважды два… — Узнав о грозящей ему опасности, шеф лодок, похоже, даже успокоился. Я вернул Балу и Гусейна в кабинет.
— Мне надо ненадолго отъехать. Вы остаётесь с задержанным.
В прокуратуре меня ждал начальник рыбинспекции Цаххан Алиев, Гезель успела налить ему чая.
— Игорь Николаевич! — Он отставил пиалу, прошёл по приёмной. Он всегда говорил на ходу либо стоя. — Один человек мне подсказал: на сажевом комбинате есть холодильная камера. О ней мало кто знает. Понимаете?
— Что же это за камера такая? — полюбопытствовал я.
— Ёмкость её не на сто килограммов и не на триста. Гораздо больше!
— И что?
— А то, что её соорудили на всякий случай. Пробраться к ней, если не знаешь, очень трудно. Она в здании заводоуправления. За стеной архива. В подвале. Может, понадобится вам… — Он остановился перед столом Гезель против своей пиалы.
— Не знаю, понадобится ли. Во всяком случае, спасибо.
— Может, помощь нужна?
— Пока нет…
Я не очень вежливо отделался от него, прошёл к себе, открыл сейф-мастодонт.
Неожиданно моё внимание привлекла одна из бумаг — мятая, на серой волокнистой промокашке: она слегка высовывалась из стопы «для служебного пользования», которую я всегда аккуратно выравнивал и подбивал, прежде чем уложить в сейф.
«Кто-то заглянул в мой ящик… — Открытие это не ошеломило меня. Кассеты! Записи с показаниями Вахидова!»
Кто-то из имевших доступ в помещение выполнял задание браконьерско-административной мафии… «Но кто? — Мне ничего не было известно о ключах, которые могли остаться у прежнего владельца этого нетранспортабельного стального чудища. Я должен класть бумаги в сейф Гезель…»
Со смертью снабженца игра начиналась серьёзная.
«Баларгимова нельзя оставлять на этом берегу. Иначе его убьют. Нельзя и открыто отправлять с небольшим конвоем. Я не могу рисковать людьми».
Я вынес постановление об аресте и этапировании Баларгимова, заверил гербовой печатью, спрятал второй и третий экземпляры в бумажник — теперь они должны были постоянно находиться со мной.
Позвонил Бураков:
— У вас нет Гусейна?
— Нет.
— Где он может быть? Не знаете?
— Не знаю, — лгал я. — Может, в аптеке на Шаумяна. Её не открыли?
— На ремонте!
— Что там у вас?
— Заявитель. Я хотел, чтобы Гусейн на него посмотрел. Ладно, я позвоню позже.
— Орезов тут?
— Тоже куда-то уехал. Я окликнул Гезель:
— Вызови, пожалуйста, капитана судна «Спутник» — Антонова. У нас записан его телефон…
— Антонов? — спросила Гезель. — А имя-отчество?
— Он был понятым по делу Ветлугина. Посмотри. Попроси срочно заехать.
С Русаковым и руководством парома я предполагал связаться самостоятельно.
— Разрешите, Игорь Николаевич?
Показался Хаджинур Орезов в кожаной куртке, с которой он никогда не расставался, с высовывавшимся снизу ремнём, уходившим под мышки, к кобуре.
— Что там случилось, в дежурке? — спросил я.
— Ничего особенного, — он остановился у балюстрады. — Заявитель пришёл. Говорит, ночью на пароме у него триста рублей украли. Из каюты. Врёт, как сивый мерин. Только не могу понять — зачем? Триста рублей от нас он всё равно не получит… — Хаджинур был явно озадачен. — Если бы заявил, что украли документы, — тут ясно!
— Разберётесь… — Меня интересовало другое. — Что с ружьём Ветлугина?
— Интересная история, Игорь Николаевич. — Орезов оживился. — Ружьё 141917, которое подняли со дна залива, значилось за гражданином Изутиным. Изутин продал его некоему Яскину, тот — Досову…
— А Досов…
— Нет! Ни за что не догадаетесь! Досов заявил, что ружьё, которое ему продал Яскин, у него дома!
— Не понял.
— Сейчас поймёте. Поэтому я взял Досова с работы, поехал к нему домой и осмотрел ружьё. Тоже шестнадцатого калибра ТОЗ. Но номер другой!
— Не понимаю.
— Я тоже не понял. И повёз Досова вместе с ружьём к Яскину…
