— Всю осень. С мужем я разошлась. Он жил здесь, а я с дочкой у Баларгимовых. Потом он уехал на родину, к родителям, а я сюда перебралась.
— Вы давно знаете Баларгимова?
— Я с его сыном — Миришем — вместе училась. Потом, в классе шестом, их посадили. Пятерых. Все из нашего класса. Они дочку завуча изнасиловали, а она пожаловалась…
— Баларгимов часто приезжал на дачу?
— Да нет. Раз или два в неделю…
— Вы помните, когда сожгли рыбнадзор? Вы в тот день были здесь иди на даче?
— Днём на даче. С дочкой. А к вечеру Садык нас домой привёз.
— Баларгимов в тот день выпивал?
— Он всегда поддатый…
— А ещё кто с ним выпивал? Помните?
— Адыл. Ещё кто-то… Дурачок этот — Бокасса. Все — с посёлка. У них в тот день неприятность случилась — лодки сожгли! — Халилова засмеялась, подтвердив мою догадку о её характере — бесхитростном и отходчивом. Рыбнадзор — с моря, милиция — с суши. Привезли канистры с бензином. Они и заполыхали.
— Много лодок?
— Три или четыре.
— А как Баларгимов об этом узнал?
— Мы как раз ехали мимо метеостанции, а тут мужики эти…
— Баларгимов ездил к лодкам?
— Нет, послал дурачка на велосипеде.
— Бокассу? — Я вспомнил следы велосипедных покрышек на берегу недалеко от места убийства Пухова.
— Ну да. Он вернулся, подтвердил. Садык ему не поверил, договорился с Адылом, что тот сходит… Пообещал бутылку. Показания обрастали подробностями.
— Адыл пошёл?
— Да. А Садык послал кого-то за водкой. Потом Адыл вернулся. Сказал: там одни угли. И компас привёз.
— А Баларгимов?
— Он не показал сначала, что расстроился. Тут водку принесли, выпили… Садык сказал — за эту лодку надо бы сжечь и милицию, и рыбнадзор. «Платишь-платишь — и никак не выплатишь… Всё мало!»
— До этого Баларгимов говорил, что даёт взятки милиции и рыбнадзору?
— Все и так знали! — Халилова вздёрнула плечи, грудь её поднялась. Почему же они к нему приезжали? Пьянствовали! Машины ставили у магазина, Мириш их охранял.
— Вы получали какие-нибудь подарки от Баларгимова? Она задумалась.
— Да нет. Как-то дал на платье. Ещё — икру, конфеты. Пару раз съездили в кафе «Сахиль»…
Взгляд её прошёл по кукольному ряду. Игрушечные модницы из картонных коробок — в шляпках, в чёрном кружевном белье, в боа — смотрели на нас. Я опять почувствовал себя Гулливером, боящимся неосторожным движением причинить боль крохотным созданиям.
— …Можно сказать, подарков не было.
— Баларгимова там знали, в «Сахиле»?
— Он пользовался их холодильником. Там молоденький официант — Уктем… Баларгимов оставлял у него рыбу для начальства…
Мир тесен. А восточнокаспийский — ну просто сжат. До размеров малогабаритной квартиры.
— У вас в доме нет вещей Баларгимова?
— Есть. — Не вставая, Халилова нащупала под креслом что-то тяжёлое. Перегнулась, держа в обеих руках, поставила на стол.
— Адыл привёз с места, где сожгли лодку…
Я увидел компас, которым пользуются рыбаки, — ориентированную по странам света плавающую, как домашний гриб в банке, большую чёрную шайбу. Колыхнувшись, она почти мгновенно заняла снова горизонтальное положение.
— Откуда он у вас?
Халилова объяснила:
— Я положила в хозяйственную сумку, он так и остался.
— После того вы сразу уехали из посёлка?
— Нет! Купили ещё водки. Потом ещё. Еле угомонились! Всю дорогу гнал, как сумасшедший. Я просила: «Высади нас! Ну, мы погибнем, а ребёнок-то за что?!»
— Баларгимов заезжал куда-нибудь?
— Только в водную милицию.
— В милицию? — Я подумал, что ослышался.
— Ну да! Кричал там на весь двор: «Убью Буракова!»
— А потом?
— Мы с дочкой остались в машине, а он побежал наверх, на второй этаж. Стал бить ногами в дверь и орать: «Где Бураков? Где Цаххан Алиев? Сейчас они у меня узнают, как брать деньги и сжигать лодки!..» Его еле оттуда выкинули.
— Кто? Помните?
— Дежурный…
— И что Баларгимов?
— Метался, как бешеный! Готов был любого разорвать, уничтожить.
— Кому-нибудь ещё грозил?
— Мазуту. «Это его работа! Его и Цаххана!»
— А дальше?
— У детского сада, на углу, остановил — мы вышли. Он всегда обычно высаживал меня раньше, чтобы соседи языки не чесали…
— Что-нибудь говорил, когда уезжал?
— Да. Мне, говорит, надо ещё сказать кое-кому пару слов…
— У него было что-нибудь с собой в машине? Ружьё, нож?
— Ракетница. Он всегда её с собой возит. И канистра с бензином… Она словно задним часом ощутила предвестие недалёкого уже преступления. Что-то меня всю трясёт!
— Много времени прошло после того, как вы вышли из машины и начался пожар?
— Минут двадцать.
— Вас допрашивали на следствии?
— Нет.
— А вы связывали поджог с угрозами Баларгимова? Она взглянула мне в глаза.
— Связывала. Но старалась не думать. У меня дочь!
— Гусейн не звонил? — в первую очередь спросил я Гезель. Мне крайне необходим был следователь: один я ничего не успевал.
— Я сама ему позвонила. Отвечала соседка. Гусейн на больничном, поехал на три дня к отцу, в деревню, «нервы лечить»… Не связался ни с вами, ни со мной.
— Очень странно.
— Слышали, Митрохина отозвали из отпуска. Готовится будто партактив по социалистической законности.
— Я ничего об этом не знаю.
— Жена Кулиева здесь. С отцом Умара. Они вас ждут.
— Кулиевы знают, что мы послали телеграммы об отсрочке исполнения приговора?
— Знают! Для них это — такая радость, Игорь Николаевич! Такое счастье! — Она выглянула в окно. — Вон они, кстати…
— Ваша фамилия — Кулиев, а его — Баларгимов. Вы не родные братья? спросил я.
Человек, сидевший передо мной, был отнюдь не старый, но успевший махнуть на всё рукой, — с шелушащейся старческой кожей, пучками седых волос в ушах, в мятом, изношенном донельзя, пыльном костюме.
— Родные. Просто ему дали фамилию по имени нашего отца Баларгима-Кули-оглы, а мне досталось имя деда…
— Какие у вас взаимоотношения с Баларгимовым?
— Фактически он давно уже отобрал у меня сына. Но мы — братья! Этим всё сказано. У нас общие родственники. От этого никуда не денешься. Вера знает… — Он кивнул на несовершеннолетнюю сноху.
