Надо было окружить насторожёнными ружьями самое логовище. Эту работу взялся выполнить Крылов с двумя стрелками, а я остался на биваке. Совсем в сумерки они возвратились назад и рассказали, что на обратном пути на берегу одной из проток они нашли штабель мороженой рыбы, со всех четырёх сторон оплетённый ивовыми прутьями. Рыба принадлежала, должно быть, удэхейцу Маха Кялондига. Тигр разломал плетёнку и лакомился рыбой. Судя по следам, это было сделано вчера ночью.
Когда стало смеркаться, мы забрали всех собак к себе в палатку. Правда, это доставляло нам множество неудобств, но мы решили потерпеть.
Вторая ночь тоже прошла спокойно. Тигр ходил вокруг логовища и около мёртвой собаки. Он чуял опасность и не хотел рисковать своей жизнью, но я решил стоять здесь хоть неделю и ждать, когда голод сделает его менее терпеливым и менее осторожным. Однако тигр оказался умнее, чем я думал.
Весь день мы просидели в палатке: починяли одежду, налаживали собачью упряжь и справляли нарты.
Вечером, выйдя из палатки, я увидел удэхейца Маха, бегущего к нам по льду реки. Он был чем-то напуган.
– Что случилось? – спросил я.
– Худо! – отвечал он. – Тигр собаку унёс.
При этом он добавил, что зверь далеко не ушёл и ест собаку поблизости от его жилища.
До темноты оставалось не больше полутора часов. Я рассчитал, что, если я побегу за ружьём на бивак, а оттуда обратно к юрте удэхейца, на это потребуется не менее часа. Тигр за это время успеет съесть всю собаку и спокойно удалится. Я спросил удэхейца, есть ли у него ружьё. Он ответил, что у него есть берданка, но стрелять священного зверя он не будет. Но так как тигр сам напал на его дом, то он обещал проводить меня и указать место, где сейчас находится тигр. Я пошёл с удэхейцем, а Крылов и Рожков побежали в лес за ружьями. Через двадцать минут я был уже в юрте Маха. Жена его с двумя детьми сидела испуганная, забившись в угол и разложив у входа в жилище большой огонь. Собаки были собраны в юрту и привязаны к жердям, поддерживающим крышу.
Удэхеец достал из-под изголовья своё ружьё и подал его мне. Это была старенькая берданка. Я осмотрел её – всё было как будто в порядке. Я оттянул замочную трубку и нажал на гашетку. Мне показалось, что пружина действует слабо.
Я стал торопить удэхейца. Он переобулся и взял копьё в руки. Перед тем как идти, Маха заявил мне, что это не он идёт бить тигра, а я и что копье он берёт с собой только так, на всякий случай.
Я подтвердил, что вся ответственность за убийство грозного зверя ляжет на меня одного. После этого мы надели лыжи и пошли.
Но пока удэхеец бегал к нам на бивак и пока я осматривал его ружьё, произошло событие, которого мы никак не могли предусмотреть. Тигр перешёл ближе к юрте и, расположившись под яром, на льду протоки, принялся за собаку.
Не подозревая, что зверь так близко, мы шли по протоке и громко разговаривали.
Вдруг Маха остановился как вкопанный. От неожиданности я наткнулся на него и чуть было не упал. Шагах в тридцати я увидел тигра. Он стоял неподвижно, опершись передними лапами в колодину, и глядел на нас в упор.
На мгновение зверь оскалил зубы; шерсть у него на спине поднялась дыбом; он дважды медленно шевельнул хвостом. Я растерялся и оцепенел; мой спутник тоже.
Вдруг я вспомнил про ружьё. «Надо стрелять, – мелькнула у меня мысль. – Непременно надо стрелять, а то будет поздно…» Я вскинул ружьё и нажал на спуск. Курок щёлкнул, но выстрела не было. Я снова взвёл курок, и опять выстрела не было. В это время сзади меня появились наши стрелки. Видя, что я целюсь в тигра и не стреляю, они решили открыть огонь по зверю с дальнего расстояния. Но их ружья, пробывшие двое суток на морозе и, вероятно, густо смазанные маслом, тоже дали осечку.
Тигр ещё минуту, постоял на месте, затем повернулся и, по временам оглядываясь назад, медленно пошёл к лесу. В это мгновение мимо нас просвистели две пули, но ни одна из них не попала в зверя. Тигр сделал большой прыжок и в один миг очутился на высоком яру. Здесь он остановился, ещё раз взглянул на нас и скрылся в кустарниках.
Мы вчетвером отправились на то место, где только что стоял тигр, и там, на льду, за колодником, увидели наполовину съеденную собаку.
Взволнованный, я сел на бурелом, не зная, что делать. Винтовка удэхейца была ещё у меня в руках. В сердцах я швырнул её, как палку, в кусты.
Когда удэхеец узнал, что все три ружья дали осечку, он пришёл в неописуемое волнение. Я стал ругать его берданку, но у него на этот счёт были свои соображения.
Тигр в его глазах стал ещё более священным животным. Он всё может: под его взглядом и ружья перестают стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся людей. Разве можно на такого зверя охотиться! И, не говоря больше ни слова, удэхеец поднял свою берданку, сдунул с затвора снег и молча отправился по лыжне назад в свою юрту. А мы сели на колодину и стали думать, что делать дальше.
Мы решили насторожить два ружья по сторонам мёртвой собаки. Третья сторона была защищена высоким яром, а четвёртая оставалась открытой.
Мне пришла в голову счастливая мысль – насторожить в этом месте самострел.
Поставив ружья, мы замели следы и по льду протоки направились обратно к юрте. Удэхеец дал нам свой самострел, показал, как надо его ставить, но опять сказал, что охотиться на тигра он не будет.
Мы с Крыловым вернулись обратно к мёртвой собаке. Закрыв самострелом доступ к ней со стороны протоки, мы взобрались на противоположный крутой берег и стали караулить тигра.
Я сидел за кустом и не смел шевельнуться. Иногда мне казалось, что я вижу какую-то тень на реке. Наконец стало совсем темно, и нельзя уже было видеть того места, где лежала мёртвая собака. Я поднял ружьё и попробовал прицелиться, но мушки не было видно.
– Надо идти, – сказал я тихонько Крылову, – начинает сильно морозить.
– У меня ноги тоже озябли, – ответил казак.
И мы вернулись в юрту.
Там уже все спали, только удэхеец сидел у огня и ожидал нас. Мы поели мороженой рыбы, напились чаю, легли на медвежью шкуру и заснули как убитые.
Часов в шесть утра меня разбудила жена удэхейца. Она сварила нам две рыбины с икрой и чумизой. Я спросил, не было ли ночью слышно выстрела. Удэхеец ответил, что он всю ночь не спал, но ничего не слышал. Я попросил его сходить к насторожённым ружьям.
Скоро Маха вернулся взволнованный и рассказал, что он видел спущенную тетиву самострела и кровь на снегу. Это сразу подняло наше настроение. Если тигр ранен серьёзно, то он далеко не уйдёт и заляжет где-нибудь поблизости.
Мы побежали к месту происшествия.
В глаза нам прежде всего бросился взрыхлённый снег и на нём многочисленные ярко-красные пятна крови. Очевидно, тигр пришёл к мёртвой собаке незадолго перед рассветом. Обойдя ружья, он остановился с лицевой стороны и, не видя преграды, потянулся к своей добыче, задел волосяную нить и спустил курок лучка. Стрела попала ему в левую лопатку. Тигр сделал громадный прыжок, и, изогнувшись, старался зубами вытащить стрелу, но лапы его всё время скользили по льду. Он свалился в полынью, но тотчас выбрался оттуда. Тут же валялось помятое зубами древко стрелы, но наконечник остался в ране и, видимо, сильно беспокоил зверя. Видно было, что тигр долго старался достать его. Наконец он забился под яр. Здесь, упёршись спиной в скалу, передними лапами в бурелом, а задними в смёрзшуюся гальку, он зубами захватил наконечник стрелы и вырвал её из лопатки.
