Постепенно трактир опустел, и, когда я немного пришел в себя от возбуждения и вина, увидел, что мои новые друзья ушли. Настала пора искать ночлег.
У входа меня ждал Рикард Сильван. Он сбросил мою руку с плеча, схватил за воротник и прижал к стене, да так, что я стукнулся затылком.
– Бликс, идиот! Это правда, что ты попросил у Валлина двадцать шиллингов, чтобы не спать под открытым небом?
Как я мог отрицать?
Он отпустил ворот и громко застонал. Сполз по стене дома и закрыл лицо руками. Я стоял и молчал, не зная, что сказать. Наконец он поднял голову и обреченно махнул рукой – садись. Я присел рядом, и он положил руку мне на шею.
– Кристофер… когда ты попросил у Валлина такую маленькую сумму, он сразу понял, что ты нищий. Я только и делаю, что намекаю, что мы с тобой дети богатых, но скупых родителей, что все их состояние в один прекрасный день перейдет к нам. А ты не оставил сомнений, что мы с тобой просто-напросто два нищих шарлатана без гроша в кармане.
– А что мне было делать? Мы же и в самом деле нищие!
Рикард возвел взгляд к небу и вздохнул:
– Что тебе было делать? Придумать нормальную причину, зачем тебе нужны деньги. И, конечно, не двадцать шиллингов, а больше. Допустим, решил купить достойный парик. Или жемчужное ожерелье в подарок матери, дескать, карманные деньги потратил на какую-то безделушку. Главное, дать понять, что ничего натуральнее и быть не может. У этих господ легче взять взаймы три или даже пять риксдалеров, чем несколько шиллингов.
– А наше платье? Мы же оборванцы! Кому придет в голову принять нас за детей богатых буржуа?
– А вот здесь-то и собака зарыта! Ты должен врать так, чтобы они хотели тебе верить! Чтобы ложь удалась, нужны двое: тот, кто врет, и тот, кто слушает.
Что я мог на это ответить? Стоял, разинув рот, пока Сильван не расхохотался:
– Ты, конечно, болван, Кристофер Бликс, но, по крайней мере, честный болван. Попробуем поправить дело. Но в дальнейшем обещай мне: прежде чем пытаться занять у кого-то из наших новых друзей, посоветуйся со мной.
К Сильвану вернулось хорошее настроение. Он достал из жилета туго набитый кошель.
– Пока ты разоблачал наши секреты, я облегчил Монтелля на вполне приличную сумму – сказал, что мне позарез нужна трость с серебряным набалдашником, причем срочно. Вроде бы видел, как некий полковник бросал на нее жадные взгляды, а отец мой, от доброй воли которого я завишу, в гостях у Де Гира в Финспонге.
– Но я же был уверен, что твой отец… – И я оборвал сам себя, потому что сквозь винные пары успел заметить, как Сильван медленно и с сожалением покачал головой.
– Кристофер Бликс, иногда я начинаю сомневаться в твоем будущем, – с мягким упреком произнес он и взял меня под руку. – Время скорее раннее, чем позднее. Пойдем к колодцу, умоемся, и как раз придет пора позавтракать.
3
Дорогая сестричка, нынче утром был я захвачен врасплох внезапною переменою погоды. Так холодно не было с середины апреля. Проснулся оттого, что дождем затопило мое укрытие. Одежда промокла насквозь, и я замерз до зубовного стука. Чтобы хоть немного согреться, я побежал на холм, размахивая руками, как пробующий полетать домашний гусь. Остатки размокшего хлеба и сырная корка послужили мне завтраком. Я ждал, когда же взойдет солнце, но и солнце не помогло. Оно взошло, разумеется, но где ему было пробиться сквозь окутавшую, наверное, всю Швецию густую пелену туч. На мое счастье, дождь утих, и я побрел в город. Ты наверняка помнишь, плохая погода очень меня угнетает, и я решил сделать то, что так долго откладывал.
Быстрым шагом дошел я до Ладугордсландета, где щели в домах такие, что можно протянуть руку и растолкать спящих хозяев. На улицах было еще пусто, только на Артиллерийской маршировали солдаты, подгоняемые суровыми командами профосов. Прачки на мостках в Кошачьем заливе терли льняное белье и сушили колотушками, хотя я так и не понял, как можно что-то высушить в такую погоду. Зрелище это навело меня на мысль о моей собственной замызганной одежде. В Серафене
23, куда я направлялся, наверняка смотрят и на внешность, поэтому я спустился к воде, надеясь уговорить какую-нибудь из служанок постирать и для меня. Куда там! Они меня даже не замечали, а кто заметил, отмахивались и гнали прочь. У берега одна из них присматривала за детьми, самый маленький лежал у нее на руках. Она кормила его грудью и пела. Мелодия очень печальная, да и слова, которые я разобрал, мало подходили для колыбельной. Что-то насчет краткости жизни: не успеешь начать жить, а уже в могиле.
Тут я заметил, что одна из прачек, заслушавшись, перестала работать. Из глаз ее катились слезы. Она увидела меня и, ни слова не говоря, протянула руку. Я отдал ей куртку и стянул через голову рубаху. Она быстро простирнула все это в тазу с мыльной водой, сполоснула и выколотила, насколько могла. Я поклонился, поскольку мне больше нечем было выразить свою благодарность, и надел мокрую, но чистую рубаху.
В мелком озере Клара сделали невысокую каменную насыпь и положили на нее доски, чтобы можно было, не замочив ног, как писали в газете, добраться до Кунгсхольмена. Я постоял некоторое время в сомнении у Красных Амбаров. В Меларене плавали белые гуси, волны то и дело заливали доски временного моста, так что изящную метафору «не замочив ног» можно смело назвать преувеличением. Какая-то тетка с чудовищно грязной свиньей на поводке заметила мою нерешительность и засмеялась:
– Держись, паренек! А то, глядишь, русалка утащит!
От берега до берега вдоль мостков протянут канат, чтобы решившиеся на переход смельчаки могли за него цепляться. Хотел написать «натянут», но канат намок и настолько провис под собственной тяжестью, что назвать его натянутым никак невозможно.
Я сжал зубы, вцепился в мокрый канат так, что костяшки побелели, и двинулся в опасный путь, который и преодолел, всего лишь пару раз поскользнувшись на мокрых досках.
Как только я, возблагодарив Бога, выбрался на сушу, почти сразу оказался у цели моего предприятия – красивый портал с высоким сводом, витиеватой надписью: «Королевск. Лазарет» и двумя смирными с виду львами, удерживающими в лапах щит с гербом. Рядом цвел величественный каштан.
Я прошел сводчатым коридором, очутился в холле и замер от восхищения. В главном здании четыре этажа, а по бокам – два больших флигеля. Лазарет Серафимов, или попросту Серафен, как все здесь его называют. Остановил заметно куда-то спешащего молодого человека и изложил свое дело.
– Профессор Мартин? – удивился он. – Профессора Мартина мы не видели в Серафене с тысяча семьсот восемьдесят восьмого года, и мы благодарим Бога, что не видели, поскольку это был год его кончины.
Я потерял дар речи.
Молодой человек посмотрел на меня приветливо:
