Наконец, общество бывает благосклонно к «оводам» — обличителям, бунтарям, которые нарочито отвергают привычное и традиционное, эпатируя обывателей, высмеивая отжившие, косные элементы культуры. Например, Оскар Уайльд достиг значительного общественного влияния именно таким образом: он демонстрировал неприятие общепринятых норм, и слушатели, собиравшиеся на его публичные чтения, не только ожидали, что их чувства будут оскорблены, но и приветствовали это. Заметим, впрочем, что такая эксцентричная роль имела для него дурные последствия. Не нужно забывать, что Уайльд был обладателем незаурядного и необычного дара: люди могли бы счесть его колкости заурядным хамством, не будь они столь талантливы и очаровательны.
Закон 39. Мути воду, чтобы поймать рыбку
Формулировка закона
Гнев и эмоции стратегически абсолютно непродуктивны. Вам следует всегда оставаться спокойным и объективным. Но если можно позлить врагов тем, что сами вы сохраняете спокойствие, вы получаете бесспорное преимущество. Выведите врагов из равновесия: найдите щелочку в их самомнении, через которую их можно достать, — и они у вас на крючке.
Нарушение закона
В январе 1809 года Наполеон, возбужденный и встревоженный, спешил в Париж из Испании. Его шпионы и соглядатаи подтвердили слухи о том, что Талейран вместе с Фуше, министром полиции, вновь готовит заговор. Сразу по приезде в столицу взволнованный император вызвал к себе министров и высших сановников. Собрав их, он, расхаживая по комнате, начал возбужденно и сбивчиво говорить о том, что его собственные министры предают его.
Пока Наполеон говорил, Талейран стоял, прислонившись к каминной полке, и слушал его с совершенно безразличным видом. Глядя прямо ему в глаза, Наполеон громко произнес: «Что касается этих министров, то измена совершается уже в тот момент, когда они позволяют себе усомниться». Произнося слово «измена», Наполеон ожидал, что министр будет испуган. Но Талейран лишь улыбнулся в ответ со спокойным и скучающим видом.
Вид подданного, безмятежно выслушивающего обвинения, которые грозили ему виселицей, еще больше разгневал Наполеона. Некоторые министры, сказал он, хотят его смерти. И он на шаг приблизился к Талейрану — тот, однако, не отводил взгляда. Наконец Наполеон взорвался. «Вы трус, подлец, — выкрикнул он в лицо Талейрану, — бесчестный человек. Для вас нет ничего святого. Вы могли бы продать собственного отца. Я осыпал вас сокровищами, и все же вы готовы на все, чтобы мне навредить». Другие министры переглядывались, не веря своим ушам, — им не приходилось видеть бесстрашного полководца, завоевателя Европы, в таком состоянии.
«Вы заслуживаете, чтобы я сломал вас, как бокал, — продолжал Наполеон, топнув ногой.— У меня достаточно власти, чтобы сделать это, но я слишком презираю вас, чтобы мараться. Почему я не вздернул вас на воротах Тюильри? Но сделать это еще не поздно». Почти задохнувшись от крика, покраснев, с широко открытыми глазами, Наполеон продолжал: «Вы — ничтожество в шелковых чулках... А как насчет вашей супруги? Почему вы никогда не говорили мне, что Сан Карлос был любовником вашей жены?» — «Поистине, сир, мне никогда не приходило в голову, что эта информация может хоть как-то заинтересовать Ваше Величество или повлиять на наши отношения», — по-прежнему спокойно, без малейшего смущения отвечал Талейран. Выкрикнув еще несколько оскорблений, Наполеон удалился. Талейран неторопливо, своей характерной подпрыгивающей походкой, прошел по комнате. Слуга помог ему надеть плащ, а он обернулся к своим коллегам — министрам (которым казалось, что видят его в последний раз) и сказал: «Прискорбно видеть, господа, что столь великий человек так дурно воспитан». Несмотря на свой гнев, Наполеон не арестовал своего министра иностранных дел. Он только отстранил его от исполнения обязанностей и лишил звания великого камергера, считая, что для такого человека, как Талейран, унижение послужит достаточным наказанием. Он не предусмотрел того, что молва о его вспышке быстро разнесется — молва о том, как император полностью потерял контроль над собой и как Талейран, в сущности, унизил его тем, что не в пример ему сохранял самообладание и достоинство. Страница была перевернута: впервые приближенные увидели, что император потерял хладнокровие. Появилось ощущение, что он уже не тот. Как впоследствии говорил Талейран: «Это было началом конца».
Толкование
Это поистине было началом конца. До Ватерлоо оставалось еще шесть лет, но звезда Наполеона начала клониться к закату медленно, а после разгрома в России в 1812 году — стремительно. Талейран первым увидел знаки этого, особенно в неразумной войне с Испанией. В 1808 году было время, когда министр решил, что для обеспечения будущего мира в Европе Наполеон должен уйти со сцены. Он вступил в заговор с Фуше.
Возможно, заговор был не более чем ловушкой, провокацией для того, чтобы вывести Наполеона из себя. Ибо трудно понять, почему два рассудительнейших человека в истории остановились на полпути, не доведя задуманное до конца. Возможно, они лишь мутили воду, стараясь спровоцировать Наполеона на ложный шаг. И они действительно получили вспышку раздражения, которая полностью вывела его из равновесия, так что все увидели, что император не владеет собой. На самом деле допущенный Наполеоном взрыв негодования, который скоро стал всеобщим достоянием, крайне негативно отразился на его репутации.
Раздражительность, вспыльчивость — это серьезная проблема. Поначалу она может вызвать испуг, даже ужас, но не у всех. Однако по прошествии времени, когда тучи рассеиваются, появляются другие эмоции — замешательство, смущение и неловкость из-за способности крикуна так потерять самообладание и чувство обиды из-за произнесенных слов. Давая волю эмоциям, вы обязательно допустите несправедливые и преувеличенные обвинения. Несколько таких тирад, и люди начнут считать дни до вашего ухода со сцены.
Узнав о заговоре против него, заговоре, организованном двумя его наиболее важными министрами, Наполеон, конечно, имел все основания для беспокойства и гнева. Но такой злобной вспышкой и к тому же при таком количестве свидетелей он лишь продемонстрировал собственное бессилие. Выказать свое негодование означает показать, что вы теряете власть, расписаться в собственной беспомощности. Это можно сравнить с тем, как действует ребенок, когда начинает громко плакать, чтобы настоять на своем. Могущественный человек никогда не проявит подобной слабости.
У Наполеона в этой ситуации могло быть несколько вариантов поведения. Можно было подумать о том, что эти двое, люди выдающегося ума, обладающие великолепной интуицией, имели основания повернуться против него. Следовало бы выслушать их и извлечь из разговора какой-то урок для себя. Можно было попытаться вновь завоевать их расположение. Можно было даже избавиться от них, сделав их тюремное заключение или смерть впечатляющей демонстрацией власти. Не нужно тирад, детских выходок, неловкости, возникающей после них, — только спокойный и решительный разрыв отношений.
Помните: вспышки не могут устрашить и уж тем более вызвать преданность вам. Они порождают только тревогу и сомнения в вашей силе. Вскрывая вашу слабость, эти бурные взрывы часто являются вестниками падения.
