Власть процветает, пока может гибко менять формы. Быть лишенным определенной формы не означает быть аморфным, бесформенным — формой обладает все, этого невозможно избежать. Отсутствие у власти определенной формы означает, что она, подобно воде или ртути, может принимать очертания всего, что ее окружает. Постоянно изменяясь, она всегда непредсказуема. Сильные мира сего постоянно творят, создают формы, и их власть зависит от скорости, с какой они способны меняться. Их переменчивость — как бельмо в глазу у врага, который не может догадаться об их намерениях и бессилен, не понимая, куда наносить удар. Вот первая позиция власти: ускользающая, стремительная и многоликая, как бог Меркурий. Он принимал любые обличья, какие хотел, и пользовался этой способностью, чтобы устраивать смуту на Олимпе.
Человеческие создания эволюционно развиваются в направлении абстракции, в сторону большей ментальности и меньшей материальности. Эта эволюция очень легко прослеживается в искусстве, которое в нашем столетии совершило великое открытие — абстракционизм и концептуализм. Это можно видеть в политике, которая со временем становится не столь откровенно ориентированной на насилие, более сложной, непрямой и опирающейся на работу мысли. Теория ведения войны и стратегия также развиваются в этом направлении. Стратегия зародилась, когда люди стали сражаться не поодиночке, а целыми группами, армиями, сначала на суше, где воинов необходимо было располагать, организовывать; на суше стратегия в основном развивается в двух измерениях и зависит от топографии. Но люди со временем начали осваивать морское пространство, чтобы торговать и завоевывать колонии. Для того чтобы защищать свои торговые пути, необходимо было учиться воевать на море. Искусство морского боя требует огромного творческого потенциала и абстрактного мышления, поскольку линии поверхности постоянно меняются. Морских капитанов отличает способность приспосабливаться к текучести почвы — в буквальном смысле — и умение сбить неприятеля с толку абстрактными формами, которые трудно просчитать. Они используют третье измерение: разум.
Броня характера
Для того чтобы выдержать груз подавленных инстинктов (непременное условие существования человека в современном мире) и справиться с избытком энергии, накапливающейся в результате этого подавления, эго неизбежно претерпевает изменения. Эго, то есть часть личности, наиболее открытая опасным воздействиям, огрубляется и становится ригидной, если ее постоянно втягивают в один и тот же повторяющийся почти без вариаций конфликт между необходимостью и вызывающим страх внешним миром. В процессе возникает хронический, действующий автоматически тип реакции, то есть «характер». Это выглядит, как если бы эмоциональная личность замуровалась в панцирь и как если бы твердая скорлупа, которую она наращивает, была призвана отводить и ослаблять атаки внешнего мира, как и возмущение мира внутреннего. Такое «окукливание» делает человека менее чувствительным к отвращению, но при этом также сковывает его либидо и агрессивную подвижность, а следовательно, подавляет волю и уменьшает способность к свершениям. Мы говорим, что эго стало менее гибким и более жестким и что способность регулировать сохранение энергии зависит от того, насколько толста броня.
Вильгельм Рейх, 1897—1957
Вернемся на землю. Партизанская война демонстрирует эволюцию в сторону абстракции. Т. Э. Лоуренс был, возможно, первым современным стратегом, теоретически обосновавшим эту войну и применившим теорию на практике. Его идеи произвели впечатление на Мао, который счел его сочинения непостижимым западным эквивалентом вей-чи. Лоуренс сотрудничал с арабами, сражавшимися за территории с турками. Его идеей было научить арабов растворяться в бескрайней пустыне, не подставляясь в качестве мишени, никогда не собираясь большими группами. Турки воевали традиционно, многочисленной армией, арабы же маленькими отрядами были рассеяны повсюду, что позволяло им не тратить энергию на передислокацию. У турок было преимущество в артиллерии, но арабы удерживали инициативу, играя в кошки-мышки, не даваясь неприятелю в руки, деморализуя турок. «Большая часть войн была войнами контактными. ...Наша была войной партизан, — писал Лоуренс.— Мы постоянно держали врага в несказанном страхе перед огромной неизвестной пустыней, не обнаруживая себя до самого нападения».
Это предельное выражение идеи стратегии. Война, в которой целые армии вступают в сражения, стала чересчур дорогостоящей и опасной. Неопределенность и неуловимость дают существенно лучшие результаты за гораздо меньшую цену. Основные затраты в данном случае — умственные: то напряжение мысли, которое требуется, чтобы рассеять свои войска и переиграть неприятеля, демонстрируя интеллектуальное и психологическое превосходство. Ничто так не выводит из себя и не запутывает противника, как непостоянство формы. В мире, где войны, ведущиеся летучими отрядами, являются велением времени, отсутствие постоянной формы принципиально важно.
Первое психологическое требование — научиться ничего не принимать близко к сердцу. Ни в коем случае не вставайте в оборонительную позицию. Этим вы выдаете свои переживания, эмоции, демаскируете форму. Противник понимает, что задел вас за живое, нашел ахиллесову пяту, а стало быть, будет снова и снова наносить удары в то же место. Поэтому вырабатывайте способность ко всему относиться отстраненно. Ни под каким видом не позволяйте задевать себя. Станьте скользким мячиком, который невозможно удержать: никому не показывайте своих болевых точек, своих слабостей. Упражняйтесь — превратите свое лицо в невыразительную маску, которая будет бесить и запутывать ваших коллег и соперников.
Одним из мастеров этой техники был барон Джеймс Ротшильд. Германский еврей в Париже, в стране, которую всегда отличала неприязнь к иностранцам, Ротшильд никакие выпады не принимал на свой счет или, во всяком случае, никогда не показывал, что задет ими. Он к тому же легко приспосабливался и к любой политической ситуации, будь то чопорная Реставрация при Людовике XVIII, буржуазное царствование Луи-Филиппа, демократическая революция 1848 года или поспешная коронация Луи-Филиппа в 1852-м. Ротшильд принимал их все одинаково — и растворялся. Барон мог позволить себе казаться лицемером или оппортунистом, ведь его ценили за деньги, а не за политические взгляды. Деньги были его платой за власть. В то время как он приспосабливался и благоденствовал, никогда не открываясь до конца, другие богатейшие семьи лишались своих состояний в периоды переворотов и неожиданных зигзагов фортуны. Они хватались за прошлое, рабски завися от старых, закосневших форм.
В истории подвижный стиль правления особенно часто отличал королев, императриц, цариц — женщин, правивших единолично. Положение королевы и короля в корне различно. Поскольку королева — женщина, все ее придворные и подданные в глубине души сомневаются, что она способна править, сомневаются в силе ее характера. Если королева поддерживает одну сторону в каком-либо идеологическом противостоянии, ее обвиняют в том, что она руководствуется не разумом, а чувствами. Если же, подавляя свои чувства, она старается быть авторитарной, на мужской манер, то вызывает еще больше критики и недовольства. Поэтому королевы, одни от природы, другие на основании опыта, тяготеют к гибкому стилю правления, и это в итоге приносит им больше власти, чем прямолинейная мужская манера.
