В вечер дуэли, как и планировал Клеппини, Гудини предложил ему выбрать наручники, и он выбрал пару с комбинационным замком. Ему даже удалось скрыться с ними на минуту за ширмой, где он быстро проверил наручники и вновь появился перед публикой, уверенный в своей победе.
Гудини повел себя так, словно заподозрил обман, и отказался замкнуть наручники на Клеппини. Артисты заспорили, прямо на сцене начали толкать друг друга и даже подрались. Это продолжалось несколько минут, затем Гудини, рассерженный и взъерошенный, сдался и защелкнул наручники на запястьях Клеппини. Клеппини начал попытки освободиться. Что-то не срабатывало — только что он открывал наручники за ширмой, а сейчас проверенный код не действовал. Он потел, ломал голову. Прошел час, другой, зрители покинули зал. Наконец, измученный и униженный, Клеппини сдался и попросил, чтобы его освободили.
Наручники, которые Клеппини сам открывал за ширмой, используя кодовое слово «C-L-E-F-S» (в переводе с французского «ключи»), теперь щелкнули и открылись только в ответ на слово «F-R-A-U-D» (по-английски «обман»). Клеппини не мог понять, когда Гудини удалось совершить эту подмену.
Не показывай всего, на что способен. Мудрый человек не открывает своих знаний и талантов до конца, если хочет быть за них почитаемым. Он позволит тебе узнать о них, но не разобраться в них. Никому не должно знать, до какого предела простираются его способности, чтобы не разочароваться. Никто никогда не сможет постичь его полностью. Ибо догадки и предположения о широте талантов человека порождают большее благоговение, нежели точное знание пределов его возможностей, как бы велики они ни были.
Бальтазар Грациан
Толкование
Хотя мы не знаем наверняка, как Гудини выполнял большую часть своих непостижимых трюков, но ясно одно: оккультизм там был ни при чем, так же как и магия, — властью и могуществом Гудини обязан упорному труду и бесчисленным тренировкам, хотя то и другое великий артист скрывал от всего мира. Гудини никогда не полагался на случай, везение — день и ночь он изучал механизмы разных замков, исследовал древнейшие трюки цирковых фокусников и жонглеров, штудировал книги по механике, не пропускал ничего, что могло бы пригодиться. Каждую минуту, когда Гарри Гудини не занимался исследованиями, он тренировал свое тело, поддерживая невероятную гибкость суставов, учась тому, как управлять мышцами и регулировать дыхание.
В начале карьеры Гудини старый японский циркач, с которым они вместе выступали, научил молодого артиста древнему трюку: как глотать шар из слоновой кости, а затем снова извлекать его. Юноша постоянно репетировал этот трюк, используя маленькую очищенную картофелину на нитке, — он учился проталкивать картофелину туда и обратно с помощью мускулатуры глотки, пока не укрепил мышцы настолько, что смог проделывать трюк и без нитки. Организаторы шоу с наручниками в Лондоне обыскали Гудини перед началом представления, но никто не догадался заглянуть ему в глотку, где он мог прятать миниатюрные инструменты, которые помогли ему вскрыть замки. Но Клеппини все же глубоко заблуждался: не инструменты, а тренировки, работа и исследования делали возможными чудеса Гудини.
Гудини обвел соперника вокруг пальца, вся сцена была разыграна им как по нотам. Он позволил Клеппини узнать код французского замка, после чего предоставил тому выбрать именно эти наручники. Затем, инсценировав стычку, ловкий Гудини сумел изменить код замка. Он тренировался в выполнении этого трюка неделями напролет, но зрители не видели его пота, который оставался за сценой. К тому же Гудини никогда не нервничал, он заставлял нервничать других (специально тянул время, которое ему требовалось, чтобы ускользнуть от опасности, нагнетая обстановку и заставляя зрителей ерзать в тревожном ожидании). Его игра со смертью, всегда изящная и легкая, придавала ему вид супермена.
Вам, как человеку власти, необходимо постоянно искать и бесконечно репетировать, прежде чем выходить на люди. Никогда не демонстрируйте публике те неимоверные усилия, которые стоят за вашим спокойствием и уверенностью. Некоторым кажется, что подобная откровенность демонстрирует их честность и усердие, но на самом деле она лишь выставляет их слабыми — наводит на мысль о том, что, приложив столько усилий, того же результата смог бы добиться любой, или о том, что они не соответствуют своему месту. Оставьте ваши старания и ухищрения при себе, выглядеть всё должно так, словно вы наделены легкостью и изяществом богов. Никому не известен источник божественной власти, все видят только результат ее действия.
Ключи к власти
Первые представления о мощи пришли к человечеству при столкновениях с силами природы — вспышка молнии в небе, неожиданное наводнение, стремительность и свирепость дикого зверя. Эти силы не нуждались в раздумьях, не требовали планирования — их мощь проявлялась во внезапности появления, в гармоничности, во власти над жизнью и смертью. И в наши дни обладание силой именно этого типа кажется нам наиболее притягательным. С помощью науки и технологий мы воссоздаем стремительность и грозную мощь природы, но не в полной мере: наши машины шумят и ломаются, они требуют большого труда, который невозможно скрыть.
Даже самые искусные творения мастеров не в состоянии искоренить нашего восхищения перед тем, что движется бесшумно и без усилий. Власть, которую имеют над нами дети, заставляющие нас идти у них на поводу, объясняется обольстительным очарованием существ менее рефлексивных, более нежных и непосредственных, чем мы. Мы не можем вернуться в это состояние, но, если нам удается имитировать подобную непринужденность, мы вызываем у окружающих некое первобытное благоговение, какое всегда пробуждала и пробуждает в человеке природа.
Один из первых европейских писателей, изложивших этот принцип, принадлежал к среде максимально неестественной, к двору эпохи Возрождения. В своей «Книге придворного», опубликованной в 1528 году, Бальдассаре Кастильоне описывает чрезвычайно изощренные и составляющие целый кодекс манеры истинного придворного. И ко всему, объясняет Кастильоне, обхождение придворного должно отличать то, что он называет «spezzatura», — способность придавать трудному вид простого. Он настоятельно рекомендует придворному «овладеть искусством держаться в любых ситуациях с известной непринужденностью, скрывающей любую искусственность и сообщающей всему, что говорят или делают, простоту и естественность». Нас восхищает виртуозность мастеров, однако это восхищение возрастет многократно, если творения отличают изящество и легкость, «в то время как... очевидность тяжких усилий и труда до седьмого пота полностью лишает привлекательности и обесценивает всё, какую бы ценность это ни имело».
Понятие «spezzatura» пришло из мира искусства. Все великие мастера ревностно хранили свою работу в тайне. На суд публики представляли лишь полностью законченные произведения искусства. Микеланджело даже папе Римскому не позволял наблюдать за тем, как он работает. Мастерская художника Возрождения всегда была закрыта как для публики, так и для покровителя, и не из опасения, что украдут идею, а потому, что произведение, которое видят в процессе работы над ним, многое теряет: исчезают магия, волшебство, обдуманная и тщательно создаваемая атмосфера простоты и естественной прелести.
