Бернард кивнул.
– Понимаешь, тогда, если она разозлится, мы просто развернемся и убежим, как будто все это в шутку… но если не разозлится, тогда мы можем попробовать что-то еще и посмотреть, что из этого выйдет.
– Это все Рик сказал?
– Да.
Еще одна ложь Бернарда.
– Ты гонишь.
– Через пару минут мы подойдем к его дому, – напомнил он. – Сам спроси.
– У вас из-за этого могут быть большие неприятности. Серьезно.
– Она никому не расскажет. – Бернард прищурился. – Они никогда не рассказывают.
От тона его голоса у меня свело мышцы живота.
– Ты о чем вообще?
– Девчонки обычно не рассказывают, если с ними случается что-нибудь такое, – сказал он.
– Тебе-то откуда знать?
– Видел передачу по телику. Там говорили.
– Да без разницы. Я бы никогда ничего такого не сделал, – заявил ему я, все еще не понимая, говорит ли он всерьез.
– Тебе не хотелось бы сделать это с Джулией Хендерсон?
– Хотелось бы, но… Но, блин, я хочу, чтобы ей тоже хотелось. Если она не хочет, то это нападение, изнасилование, вот что.
– Ну и что?
– Ну и то, что я не хочу ее насиловать, ты что, совсем больной?
– Но если она ничего не расскажет и никто не узнает… Тогда бы ты хотел?
– Она будет знать, – ответил я. – Я буду знать.
– Она будет знать, – передразнил он тоненьким голоском, прижимая руки к груди, как будто умирал. – Я буду знать! Я буду знать!
– Ну ты и козел. – Я рассмеялся и в шутку ударил его кулаком. – Я думал, ты всерьез.
– А может, и всерьез.
– Ага, а может, и нет, – сказал я, и мы вместе развернулись и пошли из леса. – Кроме того, ты же такой педик, что все равно не знаешь, что делать с девчонкой.
– Как скажешь, гомячок.
Наш смех разносился среди деревьев. По дороге из леса мы, по обычаю большинства мальчишек этого возраста, продолжали обмениваться гомофобными фразочками и бесконечно изобретательными непристойностями. В этом смысле мои воспоминания о том вечере ничем не отличались. Бернард никогда больше не говорил со мной о том, чтобы подстеречь Джулию Хендерсон в лесу, и я выбросил ее из головы как еще одну его фантазию.
Но теперь я задавался вопросом, чем было это безобидное, казалось бы, подростковое обсуждение за порнографическим журналом? Пытался ли Бернард, как и мы все, просто разобраться с собственными пробуждавшимися сексуальными позывами, смущением и вожделением, болтал с обычной мальчишеской самоуверенностью и бравировал тем, к чему не испытывал интереса? Или это был знак, который я пропустил, предупреждение о том, что даже тогда в нем существовало нечто иное? Нечто темное, нездоровое… смертоносное?
Она не расскажет. Они никогда не рассказывают.
Я давно не вспоминал тот день, но лучше всего запомнились самые тревожные – даже спустя столько лет – образы.
Взглянув на стол, я обнаружил еще три пустых банки из-под пива, выставленные ровным рядком. Я сгреб их со стола и бросил в сумку, потом закинул ноги на стол и попытался устроиться как можно удобнее в жестком пластиковом кресле.
Снег сменился моросящим дождем. Ночь стала как будто темнее.
От алкоголя в желудке потеплело, но ум все не унимался, и, закрыв глаза, я принялся копаться в памяти в поисках других намеков.
* * *
Когда я заметил ее, было начало третьего.
С воды тянулся густой туман, и уже в нескольких футах едва можно было что-то разглядеть. Улицы затихли, уже больше часа не появлялось ни одной живой души или даже проезжающей машины, и тут, копаясь в сумке в поисках новой банки пива, я краем глаза заметил движение.
Я выпрямился и вгляделся в туман. Внутри салона горела только небольшая лампа и ночник, освещая лишь часть зала. Два мощных прожектора на крыше выхватывали из тумана небольшой участок стоянки и ряды машин. На самом краю территории стояла женщина – просто стояла на месте, безвольно опустив руки по бокам, а вокруг, обнимая ее призрачными пальцами, медленно вились плети тумана.
Я вернул нетронутую банку пива в сумку и обошел стол, не отводя от женщины взгляда. Медленно подкрался к центральному окну. Женщина смотрела прямо на меня. На фоне ночной темноты и тумана выделялись только ее глаза.
И глядя в эти глаза, я сообразил: она была похожа на женщину с маленьким мальчиком в доме Рика.
Вы по поводу канализации?
Насколько я помнил, она выглядела точно так же. Я придвинулся к окну так близко, что мог коснуться стекла рукой. Должно быть, просто какая-то проститутка слоняется по улице среди ночи. В этом районе они были обычным явлением, даже в такое время. Но женщина выглядела нездоровой, а Нью-Бедфорд и Поттерс-Коув разделяло много миль. Невероятным образом глубоко в душе я был уверен, что это та самая женщина.
И, судя по тому, как она глядела на меня, женщина тоже меня узнала.
Любопытство одолело страх, и я направился к двери. В ночной тишине звук множества отодвигаемых засовов на входной двери отчего-то показался тревожным.
Женщина все еще стояла на прежнем месте, но теперь сложила руки на впалой груди.
В тот момент, когда я толкнул дверь и ступил в туман, дубинка у меня на поясе напомнила о себе своим весом. Воздух был прохладным, куда холоднее, чем следовало бы, и туман как будто начал рассеиваться. Ровные удары сердца эхом отдавались у меня в ушах. Медленно и как бы невзначай я опустил руку на пояс и почувствовал, как пальцы сомкнулись на рукоятке дубинки и сжались плотнее.
Либо я выпил больше, чем думал, либо недавние события в сочетании с недосыпанием и все повторявшимся кошмаром о Бернарде наконец дали о себе знать. Или, – подумал я, – все это происходит на самом деле.
– Мэм, – окликнул я, с трудом сглотнув, – у вас все в порядке?
Женщина не дала никакого определенного ответа.
– Вы в порядке? Вам… нужна помощь, мэм?
Не сказав ни слова, она уронила руки и позволила им повиснуть вдоль боков, как будто они были сломаны и больше ей не нужны. Но что-то в ее взгляде изменилось. Она как будто умоляла меня, манила.
У меня слегка задрожали колени, и я отвел взгляд, чтобы торопливо оглядеть стоянку. Я должен был убедиться, что женщина одна. На территории автосалона и на улице за ней было пусто и тихо. Я снова посмотрел на женщину в тумане и пробормотал:
– Не может быть она той самой женщиной. Не может быть.
Я схватился за рукоятку дубинки, но не снял ее с пояса.
– Вы живете где-то рядом?
