Травинка снова оказалась у него во рту, подпрыгивая на ветру.
– Ты когда-нибудь видел что-нибудь мертвое, Ал?
Я пожал плечами.
– Ну, наверное.
– Так видел?
– Мой кот, Док, умер.
– Помню. У него был рак.
– Ага. Доктор Хельстром сказал, что ему уже никак не помочь, что у него очень большая опухоль.
– И он убил его для вас.
– Он его усыпил.
– Ага, убил.
– Я не хотел, чтобы Док страдал. Ему было очень плохо.
– И ты видел, как он это сделал, или ушел?
Я стал ходить вдоль путей, не желая размышлять на эту тему.
– Мы вышли из комнаты до того, как он начал что-то делать. Но Доку было уже очень плохо, он вообще не чувствовал, что происходит. Потом мама разрешила мне его забрать, и мы похоронили его во дворе.
– Я помню, – сказал Бернард. – Херово видеть мертвецов.
– Угу.
– Особенно если это кто-то, кого ты знал живым. – Бернард кивнул, как будто соглашался с собственными словами. – Вроде как, если вот лежит что-то мертвое у дороги, и ты никогда прежде его не видел и не знал, и тебе наплевать, потому что ты даже не видел его, пока он был живым, то это не особо-то важно. Ну, противно, наверное, и можно подумать о том, что это вроде как печально и, может быть, немного интересно, но это просто что-то мертвое. Просто мертвый… предмет. Но если ты знал его раньше, если ты видел его живым, а потом он умер – это полная херня.
– Ты когда-нибудь видел мертвого человека? – спросил я.
Он кивнул.
– Пару раз был на поминках.
– Я видел бабушку после того, как она умерла, – сказал ему я. – Она так странно выглядела, когда лежала в гробу, лицо такое бледное… Она даже не особенно была на себя похожа.
– Потому что это была уже не она, – сказал Бернард. – Ее больше не было.
– Все говорили, как хорошо она выглядит, такая умиротворенная, а я был тогда совсем маленький, но все равно понимал, что все это вранье. Она выглядела ужасно. Она выглядела мертвой, вот как она выглядела.
– Как думаешь, как они выглядят там, внизу? – Бернард указал подбородком на поле. – Что там, подо всей этой землей и травой?
– Наверное, сплошные кости.
Бернард вынул изо рта травинку и бросил ее в направлении поля. Ветер подхватил ее, и травинка улетела, крутясь и пританцовывая в воздушном потоке. Бернард снял очки, протер толстые стекла подолом рубашки и надел их обратно.
– Хуже всего, что нас всех ждет то же самое. Что бы ты ни сделал за свою жизнь – или не сделал, кем бы ты ни был и куда бы ни поехал, ты все равно сдохнешь. Все в конце концов умирают, и их хоронят. Если только тебя не сожгут и не развеют пепел. У мамы был двоюродный брат, с которым так сделали, высыпали его пепел в океан.
– Думаю, это уже не важно, после того, как ты умер.
– Думаю, нет, – согласился он. – Но все равно это дерьмово. Мы живем и знаем, что рано или поздно все равно окажемся в земле. Какой-то наш день окажется последним.
– Никто и ничто не живет вечно, Бернард.
Он рассеянно кивнул.
– Но мы должны.
– Почему?
– Потому что иначе будет слишком жестоко. Выходит, что с самого рождения мы начинаем стареть, понимаешь? Выходит, что с самого рождения мы вроде как начинаем умирать. Какой смысл в жизни, если она просто закончится, и ты умрешь, а мир продолжит существовать, как будто тебя никогда и не было? Вчера Кудряш играл во дворе, жевал свой мячик, ел обед, пил из унитаза, был живой собакой. А потом – бах, и все. Вот так просто. Как будто его никогда не было.
– Для этого у нас есть воспоминания, – сказал я.
– От воспоминаний нет никакого толку.
Я спрыгнул с путей и сел рядом с ним. Из-за дальних деревьев через поле подул холодный ветер. Небо становилось свинцовым, с океана приближалась гроза. Мы сидели молча, прислушиваясь к своим мыслям.
– Ал, ты веришь в Бога? – спросил Бернард.
– Конечно, а ты веришь?
– Ага. Ты когда-нибудь о Нем размышляешь?
– О чем, как Он выглядит, что ли?
– Нет, почему Он делает то, что делает?
– Ну, иногда.
– Я думаю, отчего Бог меня ненавидит.
– Бернард, Бог никого не ненавидит. Он же Бог.
Бернард подтянул колени к груди, оперся о них подбородком и обхватил их руками.
– Ты веришь в Дьявола?
– Не знаю даже. Наверное.
– Если существует Бог, то должен быть и Дьявол.
– Ну, наверное.
– Не наверное, а точно. У всего есть противоположность.
– Конечно.
– Иногда я так ужасно злюсь, что просто хочется сойти с ума, понимаешь? – Бернард посмотрел на меня и покачал головой, как будто его самого эти слова беспокоили больше, чем могли обеспокоить меня. – Хочется послать все к черту и просто все разнести, всех разнести, потому что все равно ничто не имеет значения. Если жить как живешь, мир просто существует, не останавливаясь. Если бы что-то имело значение, если бы в нем был какой-то смысл, он бы остановился. Остановился и что-нибудь заметил бы. Но он не останавливается.
Я положил руку ему на плечо и пожал, потом легонько, в шутку потряс и отпустил.
– Все так иногда себя чувствуют, не беспокойся.
Бернард медленно моргнул, его глаза казались немного искаженными из-за толстых стекол очков.
– Я не беспокоюсь, – сказал он. – Однажды я сорвусь, Ал, и тогда кому-нибудь не поздоровится. – Обычно я бы поддразнил его за такие слова, но на этот раз сдержался и промолчал, как будто поверил. – Здорово не поздоровится.
Обычная болтовня Бернарда. Он совсем не умел драться, никого не мог напугать. Он хорохорился, но никогда не мог подкрепить свои слова делом. Он был зол и расстроен и грустил из-за своего пса, так что я решил оставить его в покое. Я оставлю его в покое, кем бы он себя ни объявил.
– Тебе никогда не приходило в голову, что Бог просто издевается над нами?
– У Него определенно извращенное чувство юмора. – Я натужно рассмеялся.
– Я серьезно.
– Просто иногда жизнь вот так дерьмово складывается, только и всего.
– Думаю, Дьявол мне нравится больше.
– Это ты заливаешь.
– Но это правда.
– А вот и нет.
Бернард пожал плечами.
– По крайней мере, с ним-то все ясно.
– Правда? – Я толкнул его локтем, изо всех сил стараясь разрядить обстановку. – Как давно ты с ним разговаривал в последний раз?
