Петруха быстро оглянулся по сторонам. Зевак пока не было, но если мужик будет так верещать, то появятся непременно.
— Как я теперь до больницы дойду?! Вызывай давай «скорую»!
«Скорая» была ни к чему.
— Может, я тебя сам довезу? Так быстрее будет, — предложил Петруха.
— Вот и вези, коли сбил!
Это был выход. По дороге можно успеть столковаться. Без протокола.
— Ну давай, держись.
Петруха приподнял потерпевшего, потащил к машине.
— Ай! Ой! — орал мужик. — Бо-ольно! Оё-ёй! Не дергай так!
Вот зараза!
Петруха, напрягаясь, дотащил мужика до джипа, открыл заднюю дверцу, втянул на сиденье. Подумал еще: как бы он обивку кровью не испачкал… Потом быстро сел за руль и рванул в ближайший проулок подальше от места происшествия. Вот так славно будет. Это теперь еще доказать надо, кто мужика сбил. А пока надо найти к нему подходец, установить контакт, предложить… Этот много не запросит… И начальству можно ничего не докладывать…
— Ой! Ой! — охал, стонал, скулил, хлюпал носом пострадавший пешеход. — Покалечил меня совсем. И рубаху, рубаху новую… Я ее год назад покупал! Ой, больно как!..
— Да ладно, жив и хорошо! — начал Петруха миролюбиво. — Ты меня тоже до полусмерти испугал. Ей-богу! Я еду, а тут ты, откуда ни возьмись!
— А ты не лихачь! — вдруг услышал он другой, спокойный и ровный голос. — Останови машину.
Кто там еще? Кто это говорит? Петруха остановился, попытался повернуться, но почувствовал, как чужая рука с заднего сиденья жестко перехватила ему горло.
— Ты чего, мужик? — удивился он. — Я вот сейчас…
Но докончить фразы не успел, потому что сзади в спину ему уперлось что-то холодное и острое.
— Не дергайся, — предупредил его голос, — а то поранишься. До смерти.
Что это? Нож? Нет!.. Хуже! Шило… Длинное и тонкое, которое легко прошло сквозь обивку сиденья. До тела. До его тела!
Петруха попробовал сдвинуться вперед, но рука на горле жала его к сиденью.
— Я же говорю — не дергайся, — строго сказал мужик, — и ручками не размахивай. Не то!..
И шило стронулось вперед. Петруха почувствовал, как остриё прокололо кожу и мышцы. По спине поползло горячее и липкое. Кровь… Его кровь!
Петруха напряженно «прислушивался» к шилу, к тому, где оно находится, как ковыряет его тело. Черт подери!.. Ни дальше, ни ближе — прямо против сердца!
Шило не нож, легко проскочит между ребер. Нож еще может застрять или уйти вбок, или сломаться, шило — нет! Шило пойдет прямо! Если это ограбление, то грабитель большой знаток анатомии.
— Руки назад, за сиденье, — скомандовал преступник. И поковырялся в ране.
Петруха быстро опустил руки, обнял спинку сиденья сзади. Мягкая веревка перехватила ему запястья, сцепила, стянула кисти рук. Петруха оказался притянут и распластан на сиденье, как жук в гербарии. И даже булавка имела место быть, которой его с минуты на минуту могли проткнуть!
— Слышь, дядя, — шепотом, боясь шевельнуться, боясь напугать бандита, сказал Петруха. — Если тебе бабки нужны, так они в правом нагрудном кармане. Там много. И баксы тоже. Бери и уходи, только удостоверение оставь.
Преступник молчал, давая возможность жертве самого себя напугать, потому что когда тебя просто убивают, ничего не прося, не торгуясь, не запугивая, не угрожая, ничего не объясняя, — это внушает ужас. Люди не умеют умирать молча…
— Если тебе мало, я еще дам. У меня дома есть. Жена вынесет. У меня много денег…
Тишина.
— Ну, ты чего молчишь? Чего молчишь?! — нервничал, стал заискивать, теряя самообладание, Петруха. — Скажи, что тебе надо?
Молчание.
— Зачем тебе меня убивать? Это статья. Я тебе и так всё отдам. Ты слышишь меня?
Легкое давление шила в ране. И страшное, до жути ощущение, что в любую следующую секунду это шило могут толкнуть вперед, легко, даже без напряжения, и оно проколет мышцы, скользнет по ребрам и войдет в сердце… Как иголка в подтаявшее масло. Ну почему, почему он молчит! Лучше бы уж убил. Сразу!.. Всё-таки никто не может запугать человека больше, чем он сам! Любой герой, способный переть голой грудью на штыки, жертвовать собой в бою, в кураже, в атаке, вот так, в тишине, один на один с собственной смертью, ломается и начинает «течь».
— Ну, скажи, хоть что-нибудь скажи. Ну, или убей!..
Это была уже истерика, вернее, преддверие. Еще немного, и жертве станет всё равно, потому что быть в напряжении, ожидая смерть, долго невозможно. Уж лучше разом… И тогда он может наделать много глупостей.
— Не ори. Мне деньги не нужны. Можешь их себе оставить.
А что тогда? Что ему нужно? Что?
— Письмецо передать.
— Кому?
— Тому, кого ты охраняешь.
Кому?! К телохранителю на мгновение вернулась утраченная было воля. В него были вбиты крепкие рефлексы.
— Это невозможно! Это запрещено.
— А ты постарайся.
— Чтобы меня потом…
— Они-то потом. А я сейчас.
И шило продвинулось еще на полсантиметра в плоть. И скребануло по ребру. И дальше никаких препятствий у него уже не было.
— Мне продолжить?
— Н-не надо! Я всё сделаю, я передам.
— И еще, в виде маленького одолжения, подскажи мне домашние адреса твоих приятелей по службе. Ты ведь знаешь их?
— Зачем?
— На всякий случай. Если ты весточку не передашь — они передадут. Ты не бойся, я им про тебя ничего не скажу. Точно! А то они тебя на куски порвут. Скажешь?
Скажет, потому что шило… И сердце… Такое ранимое!
* * *
«Первому» письмо Петруха не передал. Он отдал его своему непосредственному командиру, вместе с подробным рапортом. Тот, присовокупив свой рапорт, — переправил его выше. Вышестоящий командир — более высоко стоящему. Более высоко стоящий — совсем высоко стоящему. Тот — следующему стоящему над ним и на страже первых лиц государства. Тот — еще более высокому, выше которого уже никто не стоял… Письмо и толстая стопка рапортов легли на стол Директора ФСО.
Тот приказал вызвать к себе командира ближнего круга охраны. Командир по званию, должности и прочим служебным характеристикам был ему не ровня, но… был ближе к «Первому», потому что охранял его тело, что и выстраивало иерархию служебных отношений. Не тех, официальных — с теми всё было понятно, а неофициальных, которые и определяли отношения внутри ФСО.
— Как же так, Михаил Аркадьевич? Какой-то конверт…
— Я уже начал расследование данного инцидента, — доложил Михаил Аркадьевич.
