Их убивали, глядя им прямо в глаза.
У кого-то из курсантов выступили слезы.
— Отставить сопли! — рычал инструктор. — Добивать собак!
И курсанты добивали.
Сухая земля алела и жадно впитывала кровь. Лопаты взлетали и опускались, шинкуя уже мертвую плоть.
— Нормально, — сказал инструктор. — Молодцы. Теперь вы сможете убивать. Теперь вы сможете убивать не только собак.
Упражнение было закончено.
* * *
— Эй, Сан Саныч, ты чего?
— Я? Так, задумался…
— О чем?
— О жизни.
— Меньше думай, дольше жить будешь.
— И лучше. Ну что, еще по одной? За Сан Саныча и его стройбат?
— За «два солдата из стройбата, которые заменяют экскаватор». Заменяют, Саныч?
— Запросто.
— Ну, поехали.
Подняли, опрокинули, крякнули, зажевали. Заглянули в капот.
— Н-да… Амбец мотору.
— Полный.
— Окончательный.
— Точно.
На том диагностика двигателя закончилась.
— А вот у нас, в морфлоте, если тельник грязный… Боцман… Во все, блин, клюзы… по самый топ…
— Ха, у нас в войсках дяди Вани, в ВДВ, когда ботинки… Старшина… В положение мордой в плац… И три часа…
— Да ладно, у нас ротный был, если кровать плохо заправлена, если хоть морщинка, он всю роту наклонял и, что ни попадя, через все отверстия рвал. Такой ротный…
— Да, армия — это вам не гражданка…
Дошла очередь до Сан Саныча, который тоже что-то должен был сказать. Насчет тягот службы. Потому что если где-то собираются несколько бывших воинов, они обязательно выясняют, у кого служба была круче. «Это вас е… мели?! — кричат, горячатся они. — Это нас е… ели! Так имели. Во все дыры!.. — Впрочем, через пять минут они так же горячо доказывают друг другу: — Это вы борзели? Ха, это мы борзели! Так борзели!..» И каждый в этой дискуссии обязан поучаствовать. Такая традиция.
И все посмотрели на Сан Саныча.
— Нас тоже, — сказал он. — Ну, не так чтобы. Но все-таки… Туда же…
И всё?
— А вы хоть строем ходили?
— Когда как…
— А в наряды?
— Бывало.
— Что ж это за служба? Это, считай, гражданка.
— Ну да, — кивнул Сан Саныч. — Почти гражданка… — И он как-то виновато пожал плечами.
— Ну, а форма? За форму-то хоть гоняли?
— За форму? — Сан Саныч на мгновение задумался. — За форму гоняли. Еще как…
* * *
Строй стоял на плацу третий час. Стоял кое-как. И в чем попало. Не в гимнастерках. Не в шинелях. Не в сапогах. Черт знает в чем стоял! В футболках, косухах, ватниках, плащах, пиджаках, застегнутых не на все пуговицы. Это была какая-то мосфильмовская массовка. Но это была не массовка.
— Пословицу слышали: по одежке встречают? — спрашивал очередной, но не последний инструктор. — В ней же, если промашку дал, и провожают — на кладбище.
Строй внимал.
— Вот ты — подойди сюда.
Крайний курсант вышел из строя. Протопал несколько шагов. Повернулся. Курсант был в костюме-тройке, при бабочке и в лакированных штиблетах.
— Тю, — сказал инструктор. — Где ты видел, чтобы джентельмены строевой шаг отбивали? Других занятий у них нет, как каблучками о плац стучать. Джентельмен ходит, себя уважая, а ты топочешь, как колхозник! Джентельмен — это не одежда, это диагноз. Их в ту, в нашу, революцию на раз матросики распознавали и тут же в распыл пускали. Потому что — походочка! И жесты. И взгляды… Характер одежда делает! Ну так доверься ей! Почувствуй обувку! У тебя ботиночки за полтыщи баксов! Их носить надо, а не загребать ими на манер граблей и не шаркать по земле! Такие ботиночки как носочки шелковые на ноге сидят — не слышно! Это как босиком ходить, а ты стучишь! Почувствуй свою обувь. И костюмчик валютный. В таком не ходят, такой — носят! А ты как в ватнике! Пройдись, ощути свой прикид. Он сам тебя поведет, сам тебе походку выправит! Понял? Встань в строй! А теперь — выйди из строя.
Курсант теперь вышел не спеша, любя и ценя себя.
— Вот, лучше. Только рожу подрихтуй. Джентельмены так лицо не носят. Не переигрывай. Сдержанней! Джентельмена удивить нельзя. Ничем! А коли даже удивишь, он этого не покажет. Хоть из пушки над ухом пали, он глазом не моргнет. Потому что ему имидж жизни дороже… Им руки рубят, а они улыбаться должны! Такие они истинные джентельмены… Теперь ты.
Из шеренги вывалился блатного вида парень и, загребая мысками и поплевывая на ботиночки, побрел вдоль шеренги к командиру, скалясь и зыркая глазками. И командир, весь как-то изменившись, стал похож на пахана с двадцатилетним криминальным стажем.
— Ну, ты чего, ты откуда приканал, фраерок, с какой кичи? — поинтересовался он.
— С зоны откинулся, — ответствовал «фраер». — Вчистую.
— Ой ли? — засомневался «пахан». — Сдается мне, что ты, фраерок, лягаш, и надобно тебя через то жизни лишить, на перышко поставить. Ясно? — Уже не «пахан», инструктор спросил: — Ты где такую походочку срисовал? Где таких манер набрался? В детективах? Блатные так не ходят. И не говорят. Так лохи последние себя ведут. Любой урка тебя в айн момент срисует и к параше приставит! Усёк?
— Так это… Да ладно, начальник.
— То-то… Пшёл в строй!
Сникший «фраер» побрел на свое место.
— Вы что, ребятки, мне тут театр разыгрываете? Погорелый. Или вы народные артисты? Или вам телевизионная слава покоя не дает? Тогда вам не сюда, тогда вам в ящик рожи скалить и глазки пучить! В жизни так не играют. В жизни вас на третьем слове расколют. Что вы переигрываете? Что вы мне тут карикатуры корчите, что вы морды перекашиваете, будто вас шершень под хвост укусил? Берите тоном ниже. Вот ты — пошел!
Курсант в тельняшке и черном бушлате шагнул вперед.
— «Моряк вразвалочку сошел на берег»? Не ходят так моряки. Нормально ходят, обыкновенно. Не надо мне тут клешами асфальт мести. Где ты вообще эти штаны раздобыл?
— Старшина дал.
— А если бы он тебе рейтузы выдал? А впрочем, и рейтузы… Ты, который в платье. Иди сюда… Ты что, баб не видел? Ни одной? Разве так они ходят? Бабы себя несут, окружающему миру демонстрируя, чтобы все их видели, чтобы оценили. Ни секундочку о зрителях не забывают. Даже если вокруг нет ни единой души! Вот так… — И инструктор сделал проходочку, слегка шевеля бедрами и постреливая глазками. — Понял?
— Я что, голубой, что ли?! — возмутился курсант.
— А хоть и голубой. Лучше быть живым голубым, чем мертвым трупом! А ну — пошел!
