— О Аллах, — взмолился старик, — ты посылаешь
мне очень серьезное испытание. Что мне делать? Промолчать или рассказать всем,
что я видел? Как мне поступить?
Послышались чьи-то шаги. Алескер замер от ужаса, но это был
случайный прохожий, спешивший мимо. Просто он прошел очень близко от их лавки.
Старик вздохнул. Кажется, пронесло. Но Джаббар все равно войдет в свою лавку и
увидит эти два трупа. Алескер думал долго, мучительно долго. Он вспоминал
тяжелую жизнь своего вечно нуждающегося соседа, случайно оказавшегося
владельцем лавки после смерти своего богатого брата. В отличие от удачливого
брата дела у многодетного Джаббара шли не столь блестяще, и он часто говорил
Алескеру, что хотел бы продать свое место на Алайском рынке и податься
куда-нибудь в кишлак, где его семье легче прокормиться.
Перед глазами вставали маленькие дети соседа. А ведь его
самый старший сын ровесник младшего внука самого Алескера. Нельзя оставлять в
беде своего соседа, Аллах может покарать за такое равнодушие. Нельзя предавать
своего соседа. Аллах может этого не простить. И когда он принял решение, на
душе стало светло и спокойно, словно он действительно освободился от всего
пакостного и мерзкого, что есть в каждом человеке и от чего каждый человек
мучительно мечтает освободиться всю свою жизнь.
Когда Джаббар, войдя в свою лавку, увидел трупы и закричал,
рядом оказался Алескер. Именно он успокоил трясущегося от страха Джаббара.
Именно он вызвал милицию и «скорую помощь». Именно он дал первые показания
срочно приехавшему заместителю прокурора района, недоверчиво выслушавшему его
сбивчивый рассказ. И именно его забрали в милицию, как главного свидетеля и как
лицо, в первую очередь подозреваемое в совершении этих страшных преступлений.
Всю ночь Алескер рассказывал двоим следователям историю о
контрабандных грузах, исчезнувшем человеке и двух молодых парнях-убийцах, так
некстати появившихся в этой лавке. Его слушали явно недоверчиво, задавали
десятки уточняющих вопросов, проверяли показания.
Несчастный старик рассказывал свою историю раз двадцать,
пока наконец приехавший из городской прокуратуры прокурор по надзору за
следствием в органах милиции не разрешил ему идти домой. Прокурор был молодой,
но уже успевший получить несколько назначений и даже перевестись из районной
прокуратуры в городскую. В отличие от Алескера, он не верил ни во что, ни в
Аллаха, ни в Маркса, ни в Каримова. Он верил только в силу денег и был
настоящим циником.
Молодого прокурора звали Хамза в честь великого узбекского
поэта, от которого нынешний не сумел перенять ни врожденного благородства, ни
высоких духовных помыслов. Наоборот, нынешний Хамза знал, что только
услужливость, понятливость и умение правильно ориентироваться в сложных
ситуациях, подобных этой, могли принести пользу.
Допросив старика в очередной раз, он наконец подписал
документы и распорядился отпустить Алескера домой. После чего заперся в
кабинете, предоставленном в его распоряжение руководством УВД, и стал думать.
Одна фамилия вызывала у него повышенный интерес. Но он не хотел в этом
признаваться даже самому себе. С другой стороны, он уже видел себя начальником
отдела и заместителем прокурора города, что могло бы случиться при правильном
подходе к этому сложному делу. Здесь нужно было продумать очень точную линию
поведения, чтобы, с одной стороны, разыскать убийц, а с другой, стать полезным
человеком нужным людям. Хамза знал, что за все в его мире нужно платить.
И если Алескер сохранял веру в человеческую порядочность и
благородство, то молодой Хамза верил только в личную выгоду и личное
благополучие. Поэтому, дождавшись, когда старик уйдет, он поднял трубку
телефона, набрал известный ему номер и попросил:
— Соедините меня с товарищем Камаловым, — он
перевел дыхание, сказав эту фразу. Впервые он сам звонил такому начальству.
Камалов был прокурором города Ташкента, назначенным на эту должность пять
месяцев назад.
В аэропорту столицы Узбекистана в этот момент проходил
паспортный контроль прилетевший из Москвы Дронго.
Глава 6
Машина, в которой они ехали, неожиданно остановилась, и
водитель, чертыхнувшись, вышел из автомобиля доставать другое колесо. Пахомов и
Комаров, поняв, что случилось, вылезли следом.
— Техника у вас, товарищ следователь по особо важным
делам, прямо скажем, не очень передовая, — издевательски сказал Комаров,
показывая на старую «Волгу».
— Еще хорошо, что такую дали. Раньше вообще на попутках
добирались. Или на автобусах, — пожал плечами Пахомов, — да и эту
скоро обещали заменить. Ничего, подождем, пока он поменяет колесо.
— Ты куришь? — спросил Комаров, доставая сигареты.
— Бросил, — покачал головой Пахомов, —
говорят, на сердце сказывается.
— А я вот не могу бросить, — Комаров достал
сигарету и, щелкнув зажигалкой, закурил, — в последнее время вообще курю
по одной пачке в день. Раньше курил меньше.
— Работа у нас такая нервная, — пожал плечами
Павел Алексеевич, — у вас одно время даже ликвидировали следственное
управление. Наши умники посчитали, что в контрразведке не должно быть следователей.
А ты где был в это время?
— Меня тогда здесь не было, — сказал непонятно
почему изменившимся голосом Комаров и отвернулся.
— Тогда тебе еще повезло. А то многих следователей
перевели к нам в прокуратуру или, еще хуже, в милицию и посадили на расследование
краж, в которых они ни бельмеса не смыслили.
— Повезло, — вдруг выбросил сигарету
Комаров, — действительно повезло.
Пахомов что-то почувствовал:
— Ты давно работаешь в Москве? — спросил он.
— Полтора года, — ответил Комаров.
— Подожди, — не понял настойчивый Пахомов. —
Ты ведь мне сказал, что работал в Прибалтике до девяносто первого года. А
сейчас говоришь, что в Москве всего полтора года. А где ты был несколько лет, с
девяносто первого по девяносто четвертый?
— Нигде, — Комаров показал на машину, —
кажется, он уже поменял колеса.
И только когда они сидели в машине, он вдруг неизвестно
почему добавил:
— Я ведь жил в Прибалтике. А там после августа
девяносто первого все сотрудники бывшего КГБ стали вдруг врагами народа и
предателями. И я остался без работы. А уехать оттуда не мог. У меня ведь жена
была эстонка и сын. Только когда мы с ней развелись, меня выпустили из Эстонии.
Потом здесь год служил в разных коммерческих фирмах. Хорошо, встретил одного
знакомого, с которым раньше вместе работал в Мурманске. Он был заместителем
начальника кадров в ФСБ. Он меня и рекомендовал снова на работу. Вот я теперь и
работаю следователем ФСБ. Только живу я здесь один, хорошо, в общежитии место
дали. А сын мой остался в Таллине. Или, как сейчас говорят, в Таллинне, с двумя
«н», — горько добавил он в конце.
Пахомов молчал. Он понимал состояние своего университетского
товарища.
