— Пытался. Уже с двоими говорил. Пока ничего. Сегодня
вызываю к себе Никитина. Того самого. Он заменил погибшего Лазарева в его
«Гамма-банке». Перед самой смертью Караухин выделил этому банку очень большую
сумму на исключительно льготных условиях. Вот я и решил побеспокоить господина
Никитина.
— Ты еще не разговаривал с ним?
— Уже один раз встречался. Он почти ничего не сказал,
не мог объяснить, почему ему был выдан такой крупный кредит на льготных
условиях. Очень неприятный тип, кстати, у него две судимости.
— Ты знаешь, что этот тип пользуется особой любовью
президентского аппарата и правительства?
— Конечно знаю. Мне даже известно, что его, не очень
любят в московской мэрии.
— Нашел какие-нибудь новые документы?
— Да. По моей просьбе проводили осмотр вещей Чешихина.
Мы: обнаружили копию письма Караухина в правительство. Там он просит передать
одной трастовой компании исключительные права на финансирование поставок сырой
нефти. И что интересно. Эта компания, в свою очередь, финансируется «Гамма-банком».
Получается, что Караухин одной рукой передал деньги Никитину, чтобы тот, в свою
очередь, профинансировал эту дочернюю компанию. А её соучредители банки
Караухина и Никитина.
— То есть он передал деньги как бы сам себе?
— Вот именно. Но это пока только на уровне разговоров.
Мы не имеем подлинника самого письма. А без него все наши доказательства просто
голые рассуждения, не подкрепленные фактами. Нам нужно будет обязательно найти
подлинник этого письма. И узнать, кто именно поставил на нем резолюцию.
— На который час ты вызвал Никитина?
— На четыре часа дня. Успеем, не волнуйся. Заодно
пообедаем в нашей столовой. Как у вас в контрразведке, наверно, питаетесь
неплохо?
— Раньше было лучше.
— Раньше все было лучше.
— Ты думаешь, он придет один?
— Конечно, нет. Наверняка привезет своего адвоката. И
еще потом напишет на меня жалобу, что я необоснованно пытался выудить из него
информацию. Все, как обычно.
Автомобиль привез их обратно к зданию прокуратуры в половине
третьего. Быстро пообедав, они снова поднялись в кабинет Пахомова, и Павел
Алексеевич начал знакомить своего старого университетского товарища с
материалами дела. Ровно в четыре часа снизу позвонил дежурный.
— К вам посетитель, Павел Алексеевич, — сообщил
он.
— Один? — спросил Пахомов, подмигнув Комарову.
— Нет, со своим адвокатом. Как ваша фамилия? —
спросил дежурный у адвоката и, услышав фамилию, повторил её в трубку:
— Абрам Израильевич Лифшиц.
— Пусть пройдут, — вздохнул Пахомов и, уже положив
трубку, сказал:
— Все, как мы и предполагали. Он привел Лифшица.
Комаров взял стул и сел у окна.
Через пять минут в кабинет постучали. Первым вошел высокий,
немного сутулившийся, с вечно мрачным выражением лица Михаил Никитин. У него
было неприятное, немного рябое лицо. Следом за ним в комнату вкатился
полненький коротышка, оказавшийся адвокатом Лифшицем. В отличие от Никитина, не
пожелавшего пожимать руки следователям, а только кивнувшего им в знак
приветствия, адвокат, напротив, долго и горячо пожимал руки, особенно заглядывая
в глаза Комарову. Он его не знал, и чувствовалось, что это обстоятельство его
несколько беспокоит.
— Вы нас вызывали, — начал адвокат, — и мы
посчитали своим долгом явиться на ваш вызов.
— Благодарю вас, — кивнул Пахомов, —
позвольте представить моего коллегу Валентина Савельевича Комарова. Он будет
присутствовать при нашем разговоре.
Никитин промолчал. Лифшиц радостно закивал головой, словно
всегда мечтал познакомиться именно с Комаровым.
— Вы не возражаете? — спросил Пахомов, включая
магнитофон.
— Конечно, нет, — улыбнулся Лифшиц.
— Михаил Никифорович, — начал официальный допрос
Пахомов, — нам хотелось бы знать о характере ваших отношений с покойным
Караухиным.
— Отношения были чисто деловыми, — прохрипел
Никитин.
— Вы давно были с ним знакомы?
— Нет, несколько лет.
— Вы познакомились с ним, уже работая в своем банке?
— Да, нас познакомил Лазарев. При упоминании этого
имени Лифшиц несколько встрепенулся, но ничего не сказал.
— У вас были общие программы с банком Караухина? Или вы
предпочитали работать самостоятельно?
— Никаких программ у нас не было.
— Вас связывали хорошие личные отношения с покойным?
— Нет, чисто деловые.
— Вы знали его семью?
— Нет.
— Вы знали кого-нибудь из служащих его банка?
— Нет.
— А его помощника Аркадия Чешихина?
— Впервые слышу это имя.
Пока все шло нормально, и Лифшиц даже позволил себе
улыбнуться Комарову. Он чувствовал, что перед ним не просто помощник
следователя, но старался не выдавать своих подозрений. И тут Пахомов задал свой
главный вопрос.
— В прошлый раз вы сказали, что не знаете, почему
именно вашему банку был выдан крупный льготный кредит. Но наша проверка
показала, что почти сразу все деньги были переданы в трастовую компанию
«Делос», на финансирование поставок сырой нефти. Что вы на это скажете? Или это
было предусмотрено условиями предоставления вам столь льготного кредита?
Никитин явно испугался. Сразу стало видно, что вся его
надменная поза, весь его гордый вид лишь внешняя оболочка защиты. Однажды
попавший в руки административных органов подследственный сохраняет на всю жизнь
в душе страх перед этой страшной машиной. Бывший зек Никитин явно боялся,
несмотря на все свои миллионы, несмотря на лучших адвокатов, несмотря на своих
охранников и своих покровителей. Он очень боялся вновь попасть на тюремные
нары, вновь попробовать лагерной баланды. Никитин растерянно оглянулся на
Лифшица, словно прося его поддержки. И адвокат сразу ринулся в бой.
— Трастовая компания «Делос» была зарегистрирована
согласно существующим нормам российского законодательства. «Гамма-банк» был
одним из учредителей этой компании, но и только. У вас нет никаких оснований
обвинять моего клиента в преднамеренном сговоре с убитым банкиром. По уставу
банка, руководство имеет право распоряжаться получаемыми средствами по своему
усмотрению, с целью получения еще больших доходов для своих акционеров, —
на одном дыхании выпалил Лифшиц.
— Не спорю, — кивнул Пахомов, — но я
спрашиваю, а не утверждаю. Меня удивляет ваша столь неоднозначная реакция,
Абрам Израильевич. Я пока ничего не утверждаю.
Лифшиц, поняв, что несколько поторопился, прикусил губу.
Никитин, не разобравшийся в их разговоре, подавленно молчал.
