— Вы будете отвечать на мой вопрос? — спросил
Пахомов.
— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, — угрюмо
выдавил Никитин.
— О льготном кредите вашему банку, — терпеливо
напомнил следователь.
— Они получили его в соответствии с существующим
финансовым законодательством, — сразу пришел на помощь своему клиенту
Лифшиц.
— Вы дадите возможность ответить самому Михаилу
Никифоровичу? — попросил Пахомов.
— Да, конечно, — обернулся к Никитину его адвокат.
— Мы получили его по закону, — выдавил Никитин.
— Это я понимаю, — кивнул Пахомов, — но
почему почти сразу вся сумма была передана в «Делос»?
— Такое решение приняло правление банка, — ответил
несколько осмелевший Никитин.
— А вы лично считаете это решение правильным? —
вдруг вмешался в разговор Комаров.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — снова несколько
смутился Никитин, — решение принимало правление.
— Вы ведь были заместителем покойного Лазарева, —
Пахомов уже не обращал внимания даже на круглые от бешенства глаза Лифшица.
— Был, а при чем тут Лазарев?
— Вам не кажется странным, что оба банка были
соучредителями компании «Делос»? И оба руководителя этих банков теперь
покойники. Вы не усматриваете никакой опасности?
— Это угроза? — сразу спросил Лифшиц. — Вы
угрожаете господину Никитину?
— Я просто напоминаю об этом.
Никитин молчал. Дорогой английский костюм сидел на нем
как-то мешковато, хотя подбирался английским дизайнером в области мужской моды.
Но есть люди, на которых только одна одежда смотрится органично — арестантская
роба. Конечно, есть и обратные примеры, когда элегантный костюм сидит, словно
человек в нем родился. Но Никитин явно не принадлежал ко второй категории лиц.
В этом человеке было нечто лагерное, словно вечное тавро, заклеймившее его
судьбу.
— Компанию «Делос» возглавляет некто Анисов. Сколько мы
его ни искали, так и не смогли найти, — продолжал Пахомов, — может,
вы нам поможете отыскать этого господина?
— Я его не знаю, — пожал плечами Никитин, —
не обратив внимания на предостерегающие жесты Лифшица.
— В таком случае, как вы доверили ему такую крупную
сумму денег? — быстро спросил Пахомов. — Или вы всегда отдаете
незнакомым людям такие кредиты?
— Я не обязан знать всех клиентов банка, —
огрызнулся Никитин, — я президент банка, а не бухгалтер. И вы мне дело не
шейте.
Английский костюм не помог. Нутро уголовника дало о себе
знать.
— Конечно, — Пахомов достал официальный бланк из
ящика стола, — вынужден огорчить вас, Михаил Никифорович. Пока следствие
по делу о смерти банкира Караухина не закончится, прошу вас не покидать
пределов Москвы.
— Вы в чем-то обвиняете господина Никитина? —
спросил Лифшиц.
— Конечно, нет. Просто он очень важный свидетель и он
может понадобиться нам, когда мы наконец найдем господина Анисова. Вы видите, я
даже не беру официальную подписку о невыезде. Просто я прошу господина Никитина
не покидать пределов города. И, если можно, распишитесь, пожалуйста, здесь.
Никитин взглянул на адвоката. Тот протянул руку и, надев
очки, внимательно прочитал протокол. Кивнул головой. И Никитин, достав из
внутреннего кармана ручку, размашисто расписался. После чего вышел, даже не
попрощавшись. Лифшиц вежливо улыбнулся, как бы извиняясь за своего клиента,
попрощался с обоими следователями и вышел следом.
— Сукин сын, — зло сказал Комаров, — это
«новый русский». Давил бы таких мерзавцев.
— Это еще не самый неприятный, бывают и хуже, —
вздохнул Пахомов, — его предшественник Лазарев вообще был законченным
негодяем.
— Это которого убили в здании Государственной Думы?
— Он самый. Нехорошо говорить о покойниках, но такой
был мерзавец, что печати негде было ставить. По нашим сведениям, он тогда начал
войну с закавказскими группировками. Может, помнишь, в Москве все время
стреляли. Правда, и Лазарев довольно сильно пощипал кавказцев, особенно грузин.
Но в конце его пристрелили, и на этом война закончилась. Теперь придется идти к
заместителю прокурора республики, просить у него разрешение на запрос в
канцелярию премьера. Нужно узнать, было ли такое письмо в действительности и
куда оно подевалось. Хорошо, что у нас есть копия, но это пока не
доказательство. Может, они написали, а не отправили. Нужно обязательно найти
это письмо.
— Тебе не позавидуешь, — вздохнул Комаров, —
влез в такое дерьмо.
— Теперь мы уже вместе в этом дерьме, — напомнил
Пахомов. Он подошел к окну: — Иди сюда, посмотри на это «факельное шествие».
У здания прокуратуры Никитина ждали несколько машин и
человек шесть охранников, торжественно выстроившихся вдоль тротуара. Увидев
своих людей, Никитин привычно мрачно кивнул им, обретая уверенность в себе, и
сел в роскошный БМВ последней модели. Захлопали дверцы автомобилей, охрана
садилась по своим местам. Комаров брезгливо поморщился.
— Они теперь хозяева жизни, — горько сказал
Пахомов.
Сидя в автомобиле, Никитин гневно выговаривал Лифшицу:
— Я же говорил, что нам не стоит туда второй раз ехать.
Знаю я эти прокурорские штучки. Сначала попросят никуда не выезжать, потом
дадут подписку о невыезде, потом арестуют.
— У них ничего нет против вас, — успокаивал его
Лифшиц.
— К черту, — отмахнулся Никитин и, достав свой
телефон, набрал номер: — Это я говорю. Слушай, Семен, разыщи мне срочно этого
суку Анисова. Где хочешь найди. У любовницы ищи, он у нее обычно ночует. Пусть
завтра у меня будет. И без глупостей. Чтобы никуда не сбежал. Иначе из-под
земли найду. Ты меня понял?
Лифшиц тяжело вздохнул. Он запомнил все в точности. Нужно
будет рассказать об этом сегодня вечером Филе Рубинчику. В конце концов, у
каждого свои собственные обязательства. И каждый имеет право на свою мафию.
Просто так устроена эта жизнь.
Глава 7
В Ташкенте все было, как обычно. Прекрасная погода,
улыбающиеся люди, как всегда, довольно уютный и оттого такой знакомый аэропорт.
Правда, в отличие от прошлых лет почти не было лозунгов и приветствий на
русском языке, обещавших выполнить пятилетку за более короткий срок. Исчезли и
торжественно-монументальные портреты членов Политбюро, среди которых всегда
особенно красиво смотрелась фотография Шарафа Рашидова, признанного поэта и
благодетеля родного края.
Во времена правления «выдающегося борца за мир и
генералиссимуса», получившего даже орден «Победа» спустя несколько десятилетий
после войны (в таких случаях обычно писали — «награда нашла своего героя через
много лет»), в городе все было спокойно и чинно, как и полагается в хорошем
восточном государстве. Традиционно почитались старики, уважались женщины,
строго соблюдалась существующая иерархическая лестница чиновников. Собственно,
ничего не изменилось даже после революции. Это наивные люди в Москве полагали,
что если сбросить с женщин паранджу и научить всех затягивать галстуки на шее,
можно будет строить социализм. На самом деле государства Средней Азии
действительно начали развиваться. Но при строгом соблюдении уже существующих
традиций и норм.
