— Мне для этого нужно будет вернуться в Баку? —
спросил Ионидис. Международный аферист, убийца, контрабандист, он знал жизнь, о
многом догадывался, во время своих многочисленных путешествий иногда встречался
с фактами вымогательства государственных служащих, но с таким встречался
впервые в своей жизни. Абсолютная коррупция была нормой в суверенных
республиках бывшего Союза. Не просто девяносто девять и девять десятых, а
стопроцентная коррупция среди прокуроров, судей, государственных чиновников,
работников полиции, таможенников. Не брали деньги только больные, с явными
психическими отклонениями, но такие не могли считаться даже одним процентом,
потому что их сразу изгоняли с государственной службы, как позорящих честь
мундира. Ведь когда берешь, нужно и отдавать. А не отдавать наверх было нельзя,
нарушалась цепочка. За такое нарушение вполне можно убрать и с работы. В первое
время Ионидис поражался, потом привык, но чтобы покупать паспорта…
Последний государственный служащий, который оказался честным
человеком и не поддался на его разнообразные обещания, на беду Ионидиса,
оказался следователь Мирза Джафаров, который вел его дело. Но это было
исключением из правил, лишь подтверждающим общее правило беспринципности.
— Конечно, тебе не нужно никуда ехать, — засмеялся
Гасанов, — мы сделаем тебе паспорт, прямо сидя здесь. Сначала я позвоню
домой, а потом своему другу.
— К себе домой? — снова удивился грек, кажется,
уже научившийся ничему не удивляться. — Но ведь власти вашей республики
сразу поймут, куда вы сбежали.
— Можно подумать, что они не знают, — махнул рукой
Гасанов, — они прекрасно знают, куда именно я сбежал. Можешь в этом не
сомневаться. Но это входит в правила игры. Пока я в республике, я должен сидеть
в тюрьме, но если мне удается сбежать, то все. Никто не будет требовать моей
выдачи, никто не будет присылать сюда группы захвата для моей принудительной
транспортировки домой. Каждый из чиновников, находящихся у власти в данный
момент, знает эти правила игры. Не сумел вовремя сбежать, подставился — значит,
сидеть тебе в тюрьме. Сумел вовремя сбежать, уйти от наказания — значит, ты
чист. Никто не захочет копаться в нашем дерьме. Иначе дерьмо так завоняет!..
Некоторых выпускают даже специально, чтобы они не возвращались в республику.
Поэтому никто меня здесь уже преследовать не будет. Можешь не беспокоиться.
— Но власти будут знать, где мы находимся?
— А они и без моего звонка узнают, где именно я
нахожусь.
— Как узнают?
— Половина людей, которые сбежали в Москву из Баку,
мечтают вернуться на свои теплые места, чтобы снова быть при должности и иметь
большие деньги. Но это нужно заслужить. Поэтому каждый второй из сбежавших
стучит в Баку на каждого первого. И, соответственно, наоборот. Все надеются
вернуться обратно на хорошее место, заслужив благосклонность нынешних властей.
В свою очередь, в Баку почти каждый ответственный государственный чиновник,
каждый руководитель ведомства или министерства помнит о том, что ситуация может
поменяться. И, соответственно, работает сразу на два фронта. С одной стороны,
заявляет о своей горячей любви и верности нынешнему режиму, а с другой — тайно ищет
контакты с оппозицией, изгнанной из республики. И все об этом знают.
— Бессовестные люди, — развел руками
Ионидис, — я многое знаю, но такого…
— Какая совесть у негодяев? — подмигнул
Гасанов. — Она ведь не может гарантировать спокойную жизнь. Её гарантируют
только большие деньги. А пребывание на любой значительной должности в нашей
республике — это большие деньги. Поэтому пачка долларов заменяет любую совесть.
— И я могу получить паспорт, сидя в Москве? — не
поверил Ионидис.
— Разумеется. Если хочешь грузинский, то его можно
сделать вообще за два дня. Если азербайджанский — за четыре-пять. Российский
приготовят примерно за та кое же время.
— Вы уверены? — он все-таки не верил до конца.
— Если бы не был уверен, то не говорил бы. Какой
паспорт ты хочешь?
— Тогда лучше российский, — подумав, ответил
Ионидис.
— С греческой визой? — уточнил Гасанов.
— Ну, если и это возможно.
— У тебя деньги на счету?
— Да.
— Ты помнишь номер счета?
— В греческом банке помню. И во французском тоже.
— Проблем нет. Я позвоню, и тебе переведут деньги с
твоего счета в Москву. Сколько тебе нужно?
— А сколько мне понадобится?
— Думаю, тысяч пятнадцать-двадцать.
— Так много?
— Разве это много? — изумился Гасанов. — Мы
за наш побег знаешь сколько заплатили? Кроме надзирателей и дежурных офицеров,
нужно было платить пограничникам с обеих сторон, водителям машин, другим
уважаемым людям.
— Я согласен.
— Хорошо. А потом поедем в Петровский пассаж или ГУМ.
Купим тебе рубашку, костюм, туфли. В общем все, что нужно. Я тебе деньги дам. У
меня в Москве свое дело открыто, свой ресторан. Нельзя деньги хранить в одном
кармане, любил говорить мой отец. Нельзя вкладывать в одно дело. Вот я и
открывал рестораны в Москве и Баку, вкладывал в промышленные предприятия
Украины и Азербайджана, открывал счета в банках Турции и Кипра.
— Предусмотрительно.
— А как ты думал? Иначе нельзя. Тогда ты очень от
властей зависишь. Отнимут у тебя все, и тогда ты никто. Нуль. А с деньгами ты
человек. Уважаемый человек. Ты думаешь, я с этими прошмандовками, что ночь
провел, еще хоть раз увижусь? Конечно, нет. Просто вчера уставший, грязный,
мятый был. А вот приду в себя и с такими девочками тебя познакомлю — у вас в
Греции таких нет. Будешь меня всю жизнь благодарить.
— Вы удивительные люди, — сказал грек, — чем
больше я с вами сталкиваюсь, тем больше удивляюсь. Вы не похожи на всех
остальных. У вас какой-то свой способ постижения истины и свой способ развития.
Вы движетесь не туда, куда все остальные страны, а в какую-то немыслимую,
непонятную сторону. В сторону от всего остального цивилизованного мира. Но,
может быть, так и должно быть, как ты считаешь?
— Константин, ты становишься моралистом, —
захохотал Гасанов, — если учесть, что на тебе висят убийства и
контрабанда, то в роли священника ты смотришься не очень естественно.
— Я это знаю, — Ионидис-Пападопулос
вздохнул, — я считал себя исчадием ада, а попав к вам в тюрьму и встретив
такое количество предателей и взяточников, понял, как я заблуждался. По
сравнению со многими из них я просто девственница. До тебя у меня в камере
сидел офицер, который специально начинал сражение за день до выплаты зарплаты
солдатам, чтобы в его батальоне было как можно больше убитых, чью зарплату он
мог спокойно прикарманить. Или сержант, который стрелял в спины своим
товарищам, чтобы потом продавать их автоматы. Они ведь даже не предатели в
обычном смысле этого слова. Они настоящие, как у вас говорят, ограши.
[4]
