— Это упрек?
— Это просто констатация. Так где вы работали?
— В Восьмом главном управлении КГБ. Вы знаете, что это
такое?
— Знаю. Связь и шифровальная служба.
— Верно.
— Вы отвечали за какое-то конкретное направление?
— Я возглавлял специальную группу по расшифровке
сообщений особо важных агентов КГБ. Доступ к этим документам могли иметь только
старшие и высшие офицеры КГБ. С личного согласия Председателя КГБ.
— Значит, — вдруг очень медленно сказал
Дронго, — там списки не только внутренней агентуры.
Иваницкий, сделав страшное лицо, огляделся. Затем, чуть
успокоившись, кивнул головой. Но ничего не сказал.
«Господи, — с ужасом подумал Дронго, — значит, там
списки лучших агентов КГБ, в том числе и зарубежных. За этими списками будут
охотиться все спецслужбы мира. Такая информация стоит не миллион, а миллиард
долларов».
— Я вас понял, — сказал Дронго, — правда, вы
не ответили на мой вопрос. У вас достаточно много единомышленников?
— Не очень, — весьма неохотно выдавил Иваницкий.
— Вас уволили не сразу? — понял Дронго, вспоминая
рассказ Родионова.
— А вы как думаете? — нервно дернулся
полковник. — Разве можно сразу уволить человека, ответственного за связь с
самыми ценными агентами КГБ последнего десятилетия?
— Вы подали рапорт сразу?
— В день отставки Шебаршина. Когда Бакатин понес схему
в американское посольство, я отказался выходить на работу. Меня хотели даже
арестовать.
— И чем это кончилось?
— Конечно, не уволили. Я был слишком ценный специалист
Восьмого управления. Мне удалось уволиться только в начале девяносто третьего.
— И вы для «Феникса», конечно, предатель, соглашатель?
— Не говорите так, — дернулся Иваницкий, — я
всю свою жизнь честно служил Родине.
— Плохо служили, полковник, — не выдержал
Дронго, — Родины у нас теперь нет.
Он сказал «у нас» и этим выбил бывшего полковника КГБ из
колеи. Иваницкий закрыл глаза. Кажется, он даже покачал головой.
— У меня отец погиб на фронте. Мне всего десять лет
было, — вдруг сказал он, — мы и росли с двумя братьями и с больной
матерью. Мать умерла девятого мая сорок пятого года. Вот такое совпадение.
Потом меня нашел однополчанин отца и рассказал, как отец командовал ротой.
Последние его слова были, когда он поднимал роту в атаку, — «За Родину!».
Понимаете? Он бросился в атаку и погиб с этим криком. Не за Сталина, черт бы
побрал этого усатого мерзавца, не за партию, в которой в последние годы
преобладали маразматики и воры, а за нашу Советскую Родину.
Дронго молчал. За последние годы он слышал много таких
откровений. И такой человеческой боли, столь понятной и трагичной одновременно.
— Я ведь не об империи тоскую, — сказал, помолчав
немного, Иваницкий, — и не о стране от моря до моря. Мне непонятно —
почему? Почему мы разрушили эту прекрасную страну? Почему мы её не смогли
сохранить? Я о молодости своей жалею. О своей вере. О своем молодом отце,
погибшем в неполные двадцать девять лет.
— Знаете, сколько людей мне об этом говорили?.. —
вдруг вырвалось у Дронго.
— Да, — внезапно остановился Иваницкий, — и
что вы им отвечали?
— Ничего. Я в таких случаях просто молчал. Ничего.
— Наверное, вы правы. Это эмоции.
— Я вас понимаю.
— Спасибо.
— Я сам в похожем положении.
— Представляю.
В этот момент кто-то вышел на балкон третьего этажа и,
всматриваясь в темноту, негромко позвал:
— Папа!
— Сейчас иду, — крикнул Иваницкий и, словно
извиняясь, показал на дом. — Семья волнуется. Мы с вами, кажется,
засиделись. Давайте вернемся к нашим делам, иначе рискуем проговорить до утра.
Вы извините, что я вас не приглашаю в дом, там у меня двое внуков сейчас со
мной живут. И потом, в моем доме все можно услышать. При желании, конечно.
— Понимаю.
— Вот, вот. Поэтому наиболее важные разговоры я веду
здесь, на скамеечке. Я не ответил на ваш вопрос о нашей численности. Нас не
очень много. Несколько человек. Мы тоже не хотим принимать в нашу тесную группу
кого-то из посторонних. Единственное, чем мы можем помочь «Фениксу», — это
найти документы раньше тех, кто тоже охотится за ними. Вы были в Ташкенте и
пока не знаете. Здесь был убит еще один крупный предприниматель, некто Анисов,
связанный с погибшим Караухиным. Прокуратура пока ничего не может обнаружить,
как всегда, убийца неизвестен.
— Что я должен делать?
— Все по графику. Вам нужно лететь в Лондон. Срочно
лететь. Там, в городке Хемел-Хемпстед, под Лондоном, в частной клинике
выздоравливает Багиров. Вам нужно с ним встретиться и поговорить.
— Меня к нему пустят?
— Думаю, нет. У него очень хорошая охрана. Частные
английские детективы и свои собственные боевики. Но вы все равно должны с ним
встретиться и поговорить.
— О чем?
— Покушение на Багирова было совершено в день похорон
Караухина. Теперь уже не вызывает сомнений, что это была спланированная акция
людей Асланбекова. Но почему они это сделали? Может быть, Багиров как-то связан
с Караухиным? Нет. Они были в достаточно натянутых отношениях. Тем не менее
именно Багирова пытались убить. А недавно пытались убить лидера грузинских
группировок в Москве Гурама Хотивари и заменившего Багирова на его месте Рауфа
Сеидова. Тогда же был убит Исахан Караханов, другой лидер чеченских
формирований, противник Асланбекова. Нам не нравятся все эти совпадения. У
Багирова на этот счет должна быть своя точка зрения. И вам её нужно выяснить.
— А как я к нему попаду?
— Не знаю, — честно ответил полковник.
— Я же не могу прорываться силой.
— Это ваше дело. Мы с трудом собрали деньги, понимая,
что лучше вас этим делом не сможет заняться никто.
— А действительно интересно. Откуда у вас
деньги, — вдруг, словно вспоминая, спросил Дронго, — вы же не могли
платить мне свою пенсию?
— А мы на хозрасчете, — усмехнулся
полковник, — иногда оказываем разные мелкие услуги некоторым коммерческим
организациям. Так и зарабатываем себе на жизнь. Если бы кто-нибудь из нас был
помоложе, конечно, мы бы вас не просили. Но у нас просто не было другого
выхода. Вы ведь такой же пенсионер, как и мы, хотя и гражданин другого
государства, но помоложе.
— Да, — согласился Дронго, — я действительно
пенсионер. Настоящий пенсионер.
— Я не хотел вас обидеть, — спохватился Иваницкий.
— Я не обиделся. Вы правы, лучше меня никто не
подойдет. Я полечу в Лондон первым же рейсом, как только смогу взять билет.
