— Отойди Алла, отойди, — попросил Сапунов, уже
теряя сознание.
Девушка, сильно толкнув ногами своего насильника,
перекатилась в сторону. И, не давая ему возможности подняться, Сапунов трижды
выстрелил в противную, уже расплывающуюся прыщавую морду незнакомца. А потом
упал на труп убитого им человека, совершив первый в своей жизни настоящий
поступок. Пистолет отлетел в сторону. Женщина продолжала кричать.
Прибывшая милиция смогла арестовать лишь нескольких
иностранных студентов, затеявших драку в ночном клубе. Весть о разгроме
«Жар-птицы» и убийстве Сапунова Хаджи получил на следующий день. Ему не нужны
были аналитики, чтобы понять, какой силы ответный удар нанесли люди Хотивари по
его позициям в городе. Это была единственная незасвеченная его людьми
территория. Он даже запрещал своим боевикам появляться в этом клубе. Разгром
«Жар-птицы» был пощечиной самому Асланбекову.
Единственным ответом на этот вызов должно было стать
убийство Гурама Хотивари. Теперь следовало прибегнуть к помощи Друга, чтобы
выманить своего соперника из логова. Выманить и убить. Он понимал, как может
отнестись к подобной просьбе его Друг, но он твердо знал и другое: двоим им нет
места на этой земле. Или в живых должен остаться Гурам Хотивари, или он, Хаджи
Асланбеков. И тогда впервые в жизни он сам решился позвонить Другу.
Тот поднял трубку.
— Слушаю вас, — сказал он своим уверенным голосом.
— Это я, — непослушными губами произнес
Асланбеков. — Нам нужно встретиться.
Глава 23
После того, как микрофон исчез из кабинета Пахомова, они не
могли доверять никому. Поэтому всякие разговоры в самом кабинете были
прекращены. Сам Павел Алексеевич был не просто расстроен, он был оглушен
свалившимся на него открытием. Получалось, что их разговоры не просто
прослушивают, но и следят за ними, имея доступ к их сейфам, столам, бумагам.
Само по себе это было исключительно неприятным и весьма важным фактом,
объяснявшим многие из мучавших его загадок.
Сидя снова в актовом, зале вдвоем, послав Чижова за
бутербродами, они разговаривали почти шепотом, уже не доверяя никому.
— Какая глупость, — с горечью говорил
Комаров, — старший офицер КГБ и следователь по особо важным делам прокуратуры
должны прятаться, словно преступники. Разве такое могло быть раньше?
— В том-то все и дело, — соглашался Павел
Алексеевич, — ты уже офицер не КГБ, а ФСБ, а я следователь не страны, а
республики. Мы остались в прошлом, Валентин, сейчас все изменилось.
— Думаешь, нас все время подслушивали?
— После убийства Анисова и Пенькова, конечно. Кто-то
установил этот микрофончик прямо под моим столом. Простить себе не могу, что
так глупо оставил его на столе. Хотя, если бы я положил его в сейф, результат
был бы похожий.
— Видимо, да, — тяжело вздохнул Комаров, —
что будем делать, товарищ следователь? Вернее, господин следователь. Мы же
сейчас все господа.
— Не валяй дурака. Список квартирный у тебя?
— Взял у Чижова.
— Нужно проверять. Если понадобится, самим Обойти все
квартиры, но проверить, куда и зачем ездил Анисов.
Вернулся Чижов, принес бутерброды.
— Будем есть прямо здесь? — спросил он у старших
товарищей. Пахомовкивнул.
— Здесь лучше дышится.
— А если нас опять подслушают? — спросил вдруг
занятый своими мыслями Комаров.
— В каком смысле?
— Они будут знать о квартире на Фрунзенской набережной.
И тогда хозяин квартиры может исчезнуть так же, как и погибший Пеньков.
— Вы думаете, его убили? — спросил помрачневший
Чижов.
— Уверен, — коротко ответил Комаров и, уже
обращаясь к Пахомову, сказал: — Нам нужно что-то придумать.
— Будем разговаривать только здесь. У Шестакова тоже
нельзя. Нас могут подслушать и там.
— Меня все-таки волнует этот случай с Перцовым, —
снова вспомнил Комаров, — ведь он никак не мог сообщить о вашей поездке,
Женя. Он сидел в кабинете Пахомова, и мы вдвоем ждали Павла Алексеевича. А вы
добрались до места часа через два. Ну никак он не подходит. Мы сидели вместе
гораздо больше, часа четыре, анализировали состояние дела, искали варианты. Не
выходил он из кабинета ни разу, это точно. А Пахомов узнал только тогда, когда
пришел в кабинет. Понимаете?
— Не совсем, — признался Чижов.
— Микрофон появился после, — сказал
Комаров, — понимаешь, после вашей поездки в Люберцы, а не до. Значит, их
кто-то информировал. Ты вспомни, какой у вас был разговор с Тимуром.
— Мы были в кабинете втроем, — сказал
Чижов, — я и Антон допрашивали его, там никого не, было. Это точно. Потом
я позвонил Пенькову, попросил его сестру передать, что говорят с работы и мы
сейчас заедем. Пеньков в этот момент купался.
— Его телефон, конечно, не могли прослушивать. Может,
прослушивали телефон компании, из которой вы говорили?
— Может быть. Мы говорили из кабинета начальника
финансового отдела. Он любезно согласился выйти.
— Он сам согласился? Вспомни, они кабинет вам сами
выбирали для работы?
— Нет, точно нет. Это был первый попавшийся кабинет, в
который мы сами зашли. Тимур даже смущался, не хотел идти.
— Хорошо. Ты оттуда мне звонил?
— Нет. Мы вышли на улицу, отпустили Тимура и решили
ехать в Люберцы. По дороге Антон предложил, чтобы я позвонил вам. Вы ведь его
знаете, он такой пунктуальный.
— Ты позвонил из телефона-автомата? — уточнил
Комаров.
— Верно.
— Что делал, в это время Антон?
— Сидел в машине. Хотя нет, он пошел покупать нам
пирожки и бутерброды.
— Купил?
— Да, купил и принес.
— Вы еще где-нибудь останавливались? Чижов подумал и
смущенно сказал:
— Кажется, да, мы кофе пили.
— Долго пили?
— Не очень, минут десять.
— Серминов куда-нибудь выходил?
— Нет, точно нет.
— А ты сам?
— Тоже никуда не ходил, даже в туалет. Там он не
работал. Это я точно помню. Мы сидели друг против друга. И потом поехали к
несчастному Пенькову.
— Так, — подвел итог Комаров, — значит,
позвонить и сообщить мог только один из вас. Либо ты, либо Антон.
— Каким образом? — удивился Чижов. — Мы ведь
все время были вместе.
— Когда ты звонил нам, ты мог позвонить и в другое
место. Не обижайся, я просто высказываю гипотезу. Антон тоже мог позвонить,
когда пошел за пирожками в кафе. Ты ведь его не видел.
— Вы считаете, что это мы? — удивленно-обиженно
спросил Чижов.
