— Понимаю.
— Ты скремблер включил перед тем, как начал
разговаривать?
— Сам проверил.
— Это хорошо. Никому не доверяй. Ко мне только что
звонил какой-то следователь. Они на нашу квартиру вышли. У Киевского вокзала. Я
ему сказал, правда, чтобы не валял дурака, но на всякий случай послал туда
людей. Так что будь осторожен.
— Не волнуйтесь, товарищ генерал. Я этого чеченца в
кулаке держу. Он у меня не вырвется.
Самсонов положил трубку и усмехнулся. Задние зубы у него
были металлические. Ни он, ни заместитель Директора ФСБ, с которым он только
что разговаривал, даже не могли себе представить, что, кроме телефонного
аппарата, можно просто установить подслушивающее устройство. Оно и было
установлено. И работало под столом у Самсонова.
Сидевшие в машине двое пожилых людей слышали каждое слово,
сказанное в этой квартире. Они не могли слышать, как отвечал собеседник
Самсонова, но все остальное слышали. И все поняли правильно.
— Мы можем опоздать, — сказал один из них.
— Они хотят убрать Дронго, — сказал другой.
Глава 30
Они сидели в самолете. Зоя, надев черные очки, кажется,
дремала. Он с интересом читал английские газеты, иногда посматривая на девушку.
Прямые волосы были аккуратно зачесаны назад и собраны на затылке. Красивый
профиль, идеально прямой нос, тонкая линия красивых губ, подбородок — она могла
с успехом выступать в рекламных роликах, думал он.
Когда принесли обед, она сняла очки, и он, наконец,
рассмотрел её глаза. Они были с каким-то синеватым отливом, иногда казались
зелеными, иногда голубыми. От спиртного он отказался, попросив томатный сок с
лимоном. Она, с интересом взглянув на него, заказала ликер «Бейлис» со льдом.
Он почти ничего не стал есть и сразу вернул свой поднос стюардессе. Она,
наоборот, с аппетитом пообедала, но не стала есть десерт. В конце он попросил
чай, она — крепкий кофе без молока.
За все время в пути не было произнесено ни слова.
В Риге они делали промежуточную посадку, и на этот раз им
разрешили выйти в аэропорту. Он вошел в здание аэропорта со смешанным чувством
разочарования и ностальгии. Здесь все было не так, как раньше. Словно по взмаху
волшебной палочки довольно заштатный аэропорт провинции превратился в крупный
международный центр со своими магазинами, барами, обменными пунктами. Все было
гораздо красивее, солиднее, привлекательнее. Но это была уже другая Рига. Это
была не его Рига. И он отчетливо понимал это. По транзитному залу он ходил с
хмурым видом, словно опасаясь услышать неприятное известие от кого-то из
спешивших повсюду пассажиров. Зоя сидела на длинной скамье и смотрела куда-то в
сторону сквозь свои темные очки, лишь иногда замечая Дронго.
Да, это была не его Рига. И от сознания этого факта никуда
нельзя было деться. Он не знал этого чужого аэропорта, этих магазинов и баров.
На мгновение он представил, как изменился сам город. Наверное, он не сможет его
узнать. Он подошел к телефонному автомату, словно намереваясь кому-то
позвонить. Постоял. И отошел. Звонить было некому. Да и нельзя. Телефона старой
подруги своей матери он, конечно, не имел. Не звонить же в справочную,
спрашивая, где находится бывший сотрудник бывшего Центрального Комитета
Коммунистической партии Латвии. Это смешно и глупо. Может быть, спасительная
смерть пощадила её, и она не увидела тех перемен, что произошли на её родине, и
которые она не смогла бы ни понять, ни принять.
Какие странные судьбы, думал Дронго, меря шагами зал.
Родившиеся в другой Латвии, они всю свою жизнь боролись за установление
Советской власти в своей республике, искренне считая, что это благо для
собственного народа. Освобождали свою родину от фашистов, очищали её от «лесных
братьев», радовались её успехам. И верили, верили в то, что они делают. Позднее
найдутся лицемеры и прохвосты, которые попытаются оправдать собственное
предательство ложными идеалами и общим безверием людей в ту систему, при
которой эти прохвосты жили и процветали. И это будет неправдой. Ибо тысячи и
тысячи людей искренне и честно проживали свою судьбу, стараясь делать это
достойно и честно.
Для этих тысяч людей страшным разочарованием стал развал
единого государства, крушение идеалов молодости, крах собственной судьбы.
Внезапно они снова оказались в том самом государстве, из которого, казалось,
уже однажды вырвались и о котором многие новые поколения знали лишь по книгам.
И вся их жизнь, честно и достойно прожитая, оказалась никому не нужной судьбой
выброшенной на свалку истории. Идеалы, за которые они боролись и воевали,
голодали и страдали, ненавидели и любили, оказались пустыми, ненужными и
зачастую просто надуманными. Жизнь заканчивалась, так и не успев начаться.
Словно не было перерыва в полвека, в котором они прожили. Неведомый рок перенес
их из детства в старость, лишив молодости и судьбы, не оставляя им никаких
шансов на вторую попытку. И только испытавший подобную боль мог понять, как это
страшно и безнадежно.
Объявили посадку, и он заторопился к выходу, успев увидеть,
как не спеша поднимается молодая женщина. В салон самолета он пропустил её
первой. Она села рядом с ним в своем светло-бежевом костюме с удлиненной, чуть
ниже колен, юбкой и искоса посмотрела на него.
Стюардесса предложила им апельсиновый сок. Он отказался. Она
взяла свой стакан.
— Вы чем-то расстроены? — спросила Зоя.
— Нет. С чего вы взяли? — удивился Дронго.
— Я видела ваше лицо в аэропорту, — сказала
женщина. Багиров приучил её высказывать свои наблюдения открыто и прямо.
— Да, наверное, — согласился он, — просто
думал об одной своей знакомой.
Женщина удивленно взглянула на него и ничего больше не
спросила. Когда принесли очередную порцию напитков, он традиционно попросил
томатный сок с лимоном, а она, отказавшись от ликера, взяла бокал шампанского.
Подали ужин, и стюардесса положила подносы им на столики. Свой бокал Зоя
поставила на столик, рядом с подносом. В столиках имелась одна неприятная
особенность. В самом центре был довольно большой выступ, который, будучи
прикрытым салфеткой, создавал обманчивое впечатление твердой поверхности.
Видимо, забывшись, молодая женщина захотела положить туда свою вилку, и та едва
не упала на пол. Опасаясь, что она упадет, женщина резко схватила вилку, задев
при этом свой бокал с шампанским, который благополучно опрокинулся на
темно-синие брюки Дронго.
— Ой, извините, — испугалась женщина, — я
нечаянно.
— Понимаю, что не нарочно, — улыбнулся он, —
ничего страшного.
— У меня есть платок, — потянулась она к своей
сумочке.
— У меня он тоже есть, не нужно так переживать из-за
обычного бокала шампанского. Во-первых, опрокинулось совсем немного. Во-вторых,
я сейчас вытру, в-третьих, на темных брюках пятно все равно не будет видно.
Она улыбнулась, но ничего больше не сказала. Он вышел в
туалет и, вернувшись через две минуты, улыбнулся молодой женщине.
