— Как дела, — спросил Павел Алексеевич, —
есть что-нибудь новое?
— Ищем автомобиль, — виновато ответил
Перцов. — Пока никаких следов. Мы проверяли по нашей картотеке. У нас
просто нет такого автомобиля с такими номерами. Но поиск все равно продолжаем.
— Думаешь, была не местная машина?
— Не знаю, свидетель видел только две первые цифры.
Никаких букв он не запомнил. Но зато точно помнит, что на номере не было
никаких флажков. Сейчас многие республики ввели у себя такие номера с
национальными флажками. Думаю, что автомобиль был все-таки наш, российский, но,
возможно, из провинции.
— Нужно искать, — немного раздраженно напомнил
Пахомов, — я тебе говорил, что это, возможно, преднамеренный наезд. Нужно
обязательно найти этот автомобиль и его владельца.
— Я понимаю, Павел Алексеевич, если что-нибудь
прояснится, я вам сразу позвоню, — пообещал Перцов.
— Договорились, — он положил трубку. Так они будут
искать десять лет и ничего не найдут. А у него просто нет времени. Если в
течение двух месяцев он не даст конкретного результата по факту смерти банкира
Караухина, просто отберут это дело и передадут другому человеку. Миллион
долларов — слишком большая сумма, чтобы позволить ей уплыть на сторону. Она
должна остаться здесь, в прокуратуре, и начальство сделает для эого все от него
зависящее. А искать убийц все равно должен пока следователь Пахомов, и от этого
никуда не денешься.
Раздался телефонный звонок. Это был прямой телефон
начальника следственного управления. Пахомов быстро поднял трубку:
— Слушаю вас, Николай Николаевич.
— Что у вас по делу Караухина? — раздался
глуховатый голос.
— Пока работаем, — немного раздраженно ответил он.
Этого, кажется, тоже интересует слишком большая сумма.
— Медленно работаете, — мрачно заметил его
собеседник, — так медленно, что нашему и.о. уже звонили из президентского
аппарата.
— Пусть они сами возьмут и поищут, — предложил
Павел Алексеевич, — а я посмотрю, как у них получается.
— Ладно, не горячитесь. Вы ведь знали заранее, какое
дело вам поручили. Они держат его под особым контролем.
— Меня это радует.
— Там настаивают на более решительных действиях.
— Откуда они знают, что мы не действуем решительно?
— Не нужно так сердито воспринимать критику, —
посоветовал начальник управления, — в конце концов, даже если мы найдем
всех убийц, то и тогда не получим этого миллиона. Надеюсь, это вы понимаете?
«Он сказал „мы“, — подумал Пахомов, — тоже мне
сыщик, переведенный сюда из бывшего аппарата ЦК КПСС! За всю жизнь не
раскрывший ни одного преступления, а берется судить о таком сложном деле».
— Я понимаю, — сказал он, — и совсем не думаю
об обещанном миллионе долларов. Меня волнует само дело. И я делаю всё, что в
моих силах. Я знаю, как нужно вести расследование, и занимаюсь этим уже
двадцать лет. Если мне, конечно, не будут мешать.
Последние две фразы были лишними, и он почти сразу пожалел,
что сказал их. В них был завуалированный намек на некомпетентность собеседника.
Видимо, это почувствовал и Николай Николаевич.
— Хорошо, — с явной обидой в голосе сказал
начальник управления, — но я звонил не поэтому. В президентском аппарате
считают, что будет правильно, если к расследованию будет подключена и
контрразведка. Мне уже звонили из ФСБ, их представитель скоро прибудет. До
свидания, — уже явно беря реванш, сказал Николай Николаевич.
Пахомов бросил телефонную трубку. Конечно, все случилось
так, как он и думал. Ему не дадут возможности спокойно заниматься
расследованием. Теперь сюда припрется типичный кагэбэшник с маленьким лбом и
угрюмым взглядом, который никакой пользы принести не сможет, а будет только
мешать своими дурацкими непрофессиональными вопросами и навязчивой манией
преследования. «Жалко ребят», — подумал Пахомов. В качестве помощников к
нему были прикреплены двое сотрудников из городской прокуратуры. Антон Серминов
и Евгений Чижов.
«Теперь эти парни увидят, как можно мешать нормальному
расследованию», — со злостью подумал Пахомов. Впрочем, к этому нужно было
относиться спокойнее. В свое время ему не меньше мешали и партийные чиновники
из различных инстанций, пытаясь вмешиваться в ход расследования.
В дверь постучали.
«Уже, — обреченно подумал Пахомов, — чего не
отнимешь у нашей доблестной контрразведки, это умения быстро реагировать.
Всегда и во всем. Главное ноги, голова это лишь ненужное приложение к ногам и
рукам».
— Войдите, — крикнул он.
«Конечно, офицер ФСБ прошел внизу без предварительной
заявки, — подумал он, — лишь показав свое удостоверение».
Дверь отворилась, и в комнату вошел человек. В это
невозможно было поверить, но нельзя было не верить собственным глазам. Перед
ним был Валя Комаров, тот самый Валя, с которым они вместе учились в Рижском
университете на юридическом факультете. Они не виделись уже столько лет после
окончания университета, но Пахомов сразу узнал старого, товарища, несмотря на
большую потерю волос его некогда огненно-рыжей шевелюры. Сейчас Комаров был
почти лысым, но улыбка, характерный разрез глаз, мать у Валентина была чувашка,
порывистые движения были такими же, как в молодости.
— Валя, — удивился Пахомов, вставая из-за
стола, — откуда ты взялся?
— Узнал, старый пень, узнал, — обрадовался
Комаров, обнимая университетского товарища. — Тебя разве не предупреждали
насчет меня?
— Так ты и есть тот самый представитель ФСБ, которого
решили подключить к этому делу? — не поверил в такую удачу Пахомов.
— Подполковник ФСБ Валентин Комаров, — улыбаясь,
сказал Валя, — хочешь, покажу удостоверение?
— Не нужно. Я знаю, как тебя зовут. А без удостоверения
контрразведки тебя бы просто не пустили в наше здание. Садись, рассказывай, где
ты, откуда. Ты ведь попал тогда по распределению, кажется, в Мурманск.
— Ну-й память у тебя, Пашка! Точно, в Мурманск. Там я и
отслужил целых четыре года, а потом перевели в Эстонию и взяли на работу в КГБ.
— Значит, ты старый стукач, — улыбнулся
Пахомов, — вот кто у нас на факультете стукачом был.
Согласно негласным правилам, в советские времена на
юридических факультетах, в юридических институтах, как правило, из студентов
вербовали негласных осведомителей для более успешного распределения будущих
следователей и прокуроров.
— Нет, — сразу возразил Комаров, — я поступил
на работу в КГБ следователем, по своей профессии, официально. И только спустя
четыре года после окончания университета.
— И с тех пор сидел в этой организации?
— Да, почти двенадцать лет. В основном в Прибалтике, до
девяносто первого. А потом уже здесь, в Москве. Перевели в центральный аппарат.
Теперь подключили к твоему расследованию. Не возражаешь?
