Но дело еще и в том, что за вами неотлучно следует кожаный
плечистый ублюдок из охраны вашего мужа. Его вы заметили, меня нет. Честно
говоря, польщен. Ведь он профессионал, а я так, жалкий больной старик".
Высокая сутулая фигура бывшего летчика промелькнула, как
тень, и растаяла в толпе. Покуда кожаный амбал-охранник шёл за Никой, все его
профессиональное внимание было сосредоточено на объекте, то есть на ней. А
теперь, когда объект рядом, они идут вместе, амбал постоянно озирается по
сторонам. Иван Павлович решил исчезнуть на всякий случай.
При всей своей обостренной интуиции Ника не могла
предположить, что следят за ней сразу двое. Одного она обнаружила, применив
вполне разумный трюк с очками. А второго так и не заметила. Вышагивая рядом с
охранником, она мрачно, тревожно, косилась на прохожих из-под козырька своей
кепки. Егоров успел заметить, как неприятно ей общество кожаного детины и как
тот огорчился, что его «зафиксировали».
«Так-то, браток-молоток», – злорадно усмехнулся про себя
Иван Павлович, вышел из метро и нырнул в темную подворотню.
Его знобило, он без конца поправлял шарф, машинально
проверял, застегнута ли куртка. Он никогда не мог по-настоящему согреться, даже
летом, при тридцатиградусной жаре, даже дома, при закупоренных окнах и
нескольких включенных электрокаминах. А уж под сырым майским ветром замерзал до
дрожи. В машине он постоянно включал печку, и все равно руки на руле оставались
ледяными.
Он давно сгорел изнутри, остался холодный пепел. Никакой
онколог ему помочь не мог. У него было совсем другое – рак души, хотя подобного
диагноза не найти в медицинской литературе.
В последние четыре года он жил почти как Федя. Его мир стал
совершенно герметичен. Из всех чувств которые даны человеку, у него сохранилось
всего два. Любовь и ненависть.
Никита Ракитин был первым и единственным человеком, которому
Иван Павлович рассказал все, от начала до конца. Они знали друг друга много
лет. То есть познакомились в юности, какое-то время почти дружили, а потом
потерялись, жизнь развела в разные стороны. Но взаимная симпатия осталась.
Остались также и телефоны в старых записных книжках.
Когда-то давно Гриша Русов привел в дом к Ракитиным своего
приятеля, земляка, курсанта Сасовского летного училища, Ваню Егорова. Ваня
родился в Синедольске, учился в той же закрытой школе, что и Гриша. Старший
Егоров служил егерем при партийных господах.
У Ивана на тыльной стороне кисти было семь аккуратных
круглых шрамов. Он, как выяснилось позже, оказался именно тем мальчиком,
который при виде грозной директрисы сунул непогашенный окурок в задний карман
брюк. А потом, после дикого щенячьего визга, вместе с другими по Гришкиной идее
гасил сигареты об руку. Чтобы реабилитировать свою пошатнувшуюся репутацию, одиннадцатилетний
Ваня Егоров выдержал, не пикнув, семь ожогов. Больше всех. Семь, а не пять, как
Русов.
Когда Григорий Петрович наговаривал на магнитофонную пленку
свой вариант этой давней истории, Никита вдруг вспомнил Ваню Егорова, и
захотелось ему услышать что-нибудь о детстве героя из других уст. Он отыскал
свою старую, рассыпанную на странички, телефонную книжку и, не надеясь на
удачу, набрал номер.
Они встретились в маленьком пивном ресторане неподалеку от
детской больницы, в которой лежал Федя. Разговор их длился страшно долго. Из
ресторана они отправились к Никите домой, просидели там ночь , за бутылкой
водки.
– Но ведь нет никаких доказательств, – повторял Никита, – ну
да, он дружил с этим самым гуру. Он обеспечивал «крышу»… А ты знаешь, что
Астахова Зоя Анатольевна – главный редактор издательства, в котором печатаются
мои книги?
– Я их никого знать не хочу, Русова, Шанли, Астахову… В
гробу я их всех видел, – шарахнул кулаком по столу Егоров. Он опьянел от второй
рюмки, так как был истощен, измотан и очень давно не брал спиртного в рот, – я
бы их всех… Всех, одной очередью… Но нельзя. Посадят. А у Феди, кроме меня,
никого нет.
– Зачем их увезли? Куда? – спрашивал Никита скорее самого
себя, чем Егорова. – На прямую уголовщину Гришка бы не пошел никогда. Имущество
этих несчастных его вряд ли интересовало.
– Не вряд ли, а точно. Не интересовало, – помотал головой
Егоров, – хотя они стали такими сумасшедшими, что можно было вытянуть все, до
копеечки, до нитки. Однако нужны были они сами. Люди. Покорные, на все готовые.
Рабы.
– Рабы, – пробормотал Никита, как бы пробуя на вкус это
слово, – где в наше время может использоваться неквалифицированный рабский
труд? Где и почему? Ведь при нынешней безработице так просто нанять шабашников
за гроши. Но шабашники люди разговорчивые. Может быть, уран? Стратегическое
сырье?
– Да плевать, – Иван махнул – рукой. – Какая теперь разница?
Я знаю, Оксаны и Славика уже нет. Я это чувствую.
– В качестве помощника министра он помогал всяким Мунам и
Асахарам внедряться в систему среднего и высшего образования, – продолжал
рассуждать Никита, – это я знаю точно. И он, в общем, не скрывает. Называет
борьбой за свободу совести. Муны и Асахары ему хорошо платили. Но основной
капитал он сколотил как-то иначе.
– Убьет он тебя, Ракитин, – глухо произнес Иван глядя мимо
Никиты пьяными красными глазами, – не сам, конечно. Наймет кого-нибудь. На
хрена ты вообще за это взялся? Книгу о нем… Жизнь замечательного человека… Да
кто он такой? Блез Паскаль? Андрей Сахаров? Кто он, чтобы о нем книги писать?
Он ведь Нику у тебя увел, подло, хитростью. А ты…
– Она не лошадь, он не цыган, – быстро пробормотал Никита.
Егоров опрокинул в рот еще одну рюмку.
– Брось, Ракитин. У тебя дочь растет. Не лезь ты в это.
– Часть пакета акций издательства принадлежит ему, –
задумчиво продолжал Никита. – Астахова на должности главного редактора четыре
года… А смешно, в самом деле. Я ведь про Зою Анатольевну не знал ничего. То-то
я смотрю, она не огорчилась, что следующий роман у меня задержится месяца на
три. Я все думал, кто же в издательстве Гришкин человек? «Есть многое на свете,
друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Стало быть, гуру Шанли
зомбировал доверчивых дурачков, которые хотели поправить здоровье, Астахова
своим медицинским дипломом и кандидатской степенью покрывала этого Шанли, а
Гришка предоставлял «крышу» им обоим. Зачем? Вряд ли они платили ему больше, чем
Мун и Асахара. Скорее всего он пользовался готовой продукцией, то есть людьми,
обработанными до скотской покорности. А потом, вероятно, запахло жареным. Гуру
Шанли исчез куда-то, Астахова исчезнуть не могла и не хотела. Гришка пристроил
ее в издательство. Ну ладно, это пока не важно… Значит, девочка в метро
сказала, что Федю подобрали на Белорусском вокзале?
– На Белорусском, – кивнул Иван, – брось, Ракитин, ну пошли
ты его подальше, пусть другие про него пишут книги! Другие, только не ты. – С
Белорусского поезда идут в западном направлении. Нет, так мы ничего не
вычислим. К тому же девочка могла и соврать. Подожди-ка… – он резко поднялся
из-за стола, вышел куда-то и вернулся минут через пять, держа в руках несколько
фотографий, – посмотри внимательно, ты никогда не видел никого из этих людей?
