Зазвучали тосты, сначала официальные, потом все более
свободные. Быстро таяла икра в вазочках, от молочных поросят оставались только
бело-розовые косточки, вышколенные официанты летали за спинами пирующих
бесшумно и легко, как призраки. Все красней становились лица, все громче смех.
В последний раз восторженное молчание воцарилось, когда при
погашенном свете под звуки Первой симфонии Чайковского был внесен в зал
колоссальный торт, украшенный шоколадной буровой вышкой и березками, отлитыми
из сахарной глазури, с ярко-зелеными мармеладными листиками.
Под нервное соло скрипки господин губернатор безжалостно
всадил нож в кондитерский шедевр, опять вспыхнул свет, буровая вышка рухнула,
березки рассыпались, гости, окончательно расслабившись, принялись поглощать
десерт и фрукты.
Губернатор курил, прихлебывал горький черный кофе и
рассеянно отвечал на вопросы стаи журналистов, допущенных к барскому столу.
– Да, конечно… спасибо… нет, не сразу… вероятно, вышла
куда-то.
– Григорий Петрович, где ваша жена? – Он вздрогнул только
тогда, когда этот вопрос был задан в третий раз, настойчиво и бесцеремонно.
– Вероятно, вышла куда-то, повторил он и отвернулся от
фотовспышки.
Сквозь толпу двигалась к нему мощная двухметровая фигура в
темно-сером костюме. Начальник охраны Игорь Симкин, потный, бледный, подошел к
нему вплотную и, припав губами к уху, прошептал чуть слышно:
– Вероника Сергеевна только что улетела в Москву.
Русов сглотнул, быстро облизнул пересохшие пухлые губы и, ни
на кого не глядя, вышел из зала. Начальник охраны последовал за ним.
– Передай по связи, чтобы самолет развернули, – едва шевеля
губами, приказал губернатор. – Нет… это глупо… невозможно… организуй встречу в
Москве. Пусть вернут назад, отправь за ней мой самолет, чтобы назад летела не
обычным рейсом, а из Тушина, прямо сегодня…
– Она ведь должна была лететь послезавтра, вашим самолетом,
но почему-то улетела сейчас, обычным рейсовым, с городского аэропорта, –
растерянно пробормотал охранник.
– Мне твои рассуждения на фиг не нужны, – глухо рявкнул
губернатор. – Кто ее отвез в аэропорт? Кто купил билеты?
– Машина ждала в соседнем переулке.
– Какая машина? Чья машина?
– Выясняем. Уже нашли одного свидетеля. Он говорит, это был
«Запорожец», старый, полуразвалившийся. Однако сразу взял скорость около ста
километров.
– Разумеется, номер ваш свидетель не запомнил.
– Темно было, – пожал плечами Симкин. – Встретить в Москве и
вернуть, – бросил губернатор и, резко крутанувшись на каблуках, направился
назад, в банкетный зал.
– А если?.. – растерянно начал Симкин, едва поспевая за ним
по коридору.
– Если ей станет плохо в аэропорту, все равно пусть везут в
Тушино. Медицинская помощь будет оказана прямо на борту моего самолета.
– Но если ей станет плохо, – чеканя жестким шепотом каждое
слово, возразил начальник охраны, – мне кажется, не избежать скандала.
Они уже стояли на пороге банкетного зала.
– Вероника Сергеевна очень тонкий, ранимый человек, –
громко, в чей-то подставленный микрофон, проговорил губернатор, – нам пришлось
пережить сложное время, как известно, предвыборная борьба проходила страшно
напряженно, моя жена переживала и нервничала из-за всей той грязи, которую
обрушили на нас конкуренты и купленная ими пресса. Журналисты не оставляли ее в
покое ни на минуту, ей здорово потрепали нервы. Сейчас ей необходим отдых, а
возможно, даже лечение. Я намерен отправить ее в Швейцарию в хороший санаторий.
Слишком тяжело ей далась эта наша победа.
– Вы хотите сказать, у вашей жены произошел нервный срыв?
Депрессия?
– Моя жена просто устала. А вот у вас, господин журналист,
совсем плохи дела. Вам надо обратиться к врачу. У вас атрофировано чувство
такта, – жесткий неуклюжий каламбур был смягчен добродушной улыбкой.
– Однако Вероника Сергеевна производит впечатление очень
спокойного, выдержанного человека. Она врач, хирург-травматолог, а эта
профессия предполагает железные нервы, – не моргнув глазом тараторил бойкий
журналист, – неужели она так болезненно реагировала на перипетии вашей
предвыборной борьбы?
– Сейчас я сам прореагирую на тебя болезненно, сынок, –
продолжая улыбаться, произнес Русов и добавил еле слышно:
– Отстань, дурак, надоел.
Двое здоровенных охранников уже теснили тощенького репортера
с хвостиком на затылке. Он не сопротивлялся. Покинув банкетный зал, выбравшись
на воздух, он быстро зашагал через площадь перед концертным залом, свернул в
темный переулок, огляделся по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет,
вытащил из сумки сотовый телефон, набрал московский код и номер круглосуточного
дежурного по отделу светских новостей своей газеты.
– Пусть кто-нибудь дует в Домодедово, надо встретить самолет
из Синедольска. Жена Русова сбежала прямо с инаугурации, полетела в Москву. Ну
откуда я знаю номер рейса? Это совсем не сложно выяснить. Вылетел только что,
не больше получаса назад. Пусть нащелкают побольше кадров, а если удастся взять
интервью, будет вообще класс.
Стюардесса, проходя вдоль кресел, то и дело косилась на двух
женщин в боковом ряду. За полтора года работы на борту она впервые видела,
чтобы такие разные, диаметрально противоположные люди летели вместе и
разговаривали как давние, близкие приятельницы.
Лицо одной из них показалось знакомым, и она мучительно
пыталась вспомнить, где же встречала эту стройную холеную дамочку в строгом,
жутко дорогом темно-синем платье. Такие наряды редко надевают в самолет. Мадам
явно ускользнула с какого-то официального торжества. Возможно, даже с
инаугурации. Там сегодня весь городской бомонд. А то, что стильная мадам
принадлежит к бомонду, да не местному – столичному, это вне всяких сомнений.
Стюардесса увлекалась психологией. Ей нравилось разглядывать
лица пассажиров, угадывать судьбы, биографии, характеры. Она выискивала среди
потока лиц несколько самых значительных и интересных, вглядывалась тактично,
исподтишка, и сочиняла увлекательные истории, иногда вполне правдоподобные.
Мадам в синем вечернем платье была красива, богата кто-то
наверняка любил ее без памяти. Но вопреки всему этому безусловному счастью, она
казалась такой усталой и грустной, что становилось не по себе, если
внимательней вглядеться в большие ясные светло-карие глаза.
«И все-таки, где я ее видела?» – подумала стюардесса,
приостанавливаясь и проверяя, застегнуты ли ремни безопасности. Разумеется, не
застегнуты. Грустная мадам и ее вполне веселая соседка так увлеклись беседой,
что не услышали радиоголоса, не заметили вспыхнувшего табло.
