– Да что за чушь, в самом деле, – сердито пробормотал Юрий
Петрович, – какой-то обгоревший труп в какой-то чужой квартире. При чем здесь
мой сын? Мы ведь говорили по телефону всего дне недели назад. У него был
усталый голос. Он сказал, что, вероятно, скоро пойдет в посольство оформлять
визу и наконец прилетит к нам вместе с Машенькой. Мы полгода не видели сына и
внучку. При чем здесь какой-то труп в чужой квартире?
Юрий Петрович бросил под язык шарик нитроглицерина, уселся в
кресло-качалку, прикрыл глаза. Нельзя пускать в себя этот ужас. Пока ничего не
известно. Во-первых, должны позвонить из каких-то официальных инстанций. Из
прокуратуры, из МВД. Во-вторых, сам Никита должен позвонить послезавтра и
сказать, на какое число он заказал билеты. Две недели назад была такая
договоренность.
– Юра, что случилось? Почему ты не спишь? Почему сидишь в
темноте?
Ольга Всеволодовна стояла в дверном проеме, прислонившись к
косяку. Длинные седые волосы рассыпались по полным плечам. Он не видел в
темноте ее лица, только силуэт, но по голосу понял: она почувствовала что-то.
– Кажется, был телефонный звонок? Или мне приснилось? – Она
включила торшер, села на кушетку напротив Юрия Петровича. – Это из Москвы
звонили? С кем ты разговаривал?
– Понимаешь, Оленька, – произнес он мягким шепотом, встал с
кресла и пересел к ней на кушетку, – тут такая дурацкая история… Ты только не
волнуйся. Я не хотел тебя будить. Уверен, это чушь, недоразумение.
– Юра, не тяни, не надо никаких предисловий. Ты же знаешь, я
от этого только еще больше волнуюсь.
Юрий Петрович поморщился от приторной нитроглицериновой
горечи и быстро произнес:
– Только что звонила Галина. Она сказала, что нашли обгоревший
труп, в какой-то чужой квартире, то есть не в чужой, а у Зины Резниковой.
Помнишь эту Девочку, художницу? И будто бы это наш Никита. Полная чушь, – он
нервно усмехнулся, – Галя всегда была истеричкой и паникершей. По-моему, ее уже
пора лечить.
– Зину Резникову я отлично помню, – спокойно ответила Ольга
Всеволодовна, – но при чем здесь Зина и ее квартира? Никита должен вылететь к
нам первого июня, вместе с Машенькой. У девочки кончаются занятия в школе, и
они сразу вылетают. Какой труп? При чем здесь труп? – Она сняла телефонную
трубку, набрала московский код, потом их домашний номер. Юрий Петрович вместе с
ней молча слушал протяжные гудки.
– Нет дома, – сообщила Ольга Всеволодовна и нажала на рычаг,
– ну конечно, в Москве сейчас одиннадцать утра. Он уже ушел. Юра, где у тебя
записан телефон Галины?
Юрий Петрович прошел в свой кабинет и вернулся с толстой
телефонной книжкой.
В квартире бывшей Никитиной жены трубку взяли через минуту.
– Машенька! – закричала Ольга Всеволодовна. – Где мама? Она
нам только что звонила.
– Ее нет. Она звонила не из дома, – у девочки был странный,
глухой голос, без всякой интонации.
– Деточка, почему ты не в школе? Ты не заболела?
– Бабушка, ты уже знаешь? Мама тебе рассказала?
– Что именно, Машенька? Что вы с папой прилетаете первого
июня? Конечно, знаю…
– Почему? Ну почему я? Не могу…
– Что ты говоришь, деточка?
– Я не могу тебе это сказать, бабушка, я не могу, пусть
кто-нибудь другой… – забормотала девочка, словно у нее начался лихорадочный
бред.
Юрий Петрович сел рядом с женой, и ему было слышно каждое
слово. Он взял трубку из рук Ольги Всеволодовны.
– Машенька, здравствуй, послушай меня. Это не правда – про
папу.
– Дед, вы что, уже знаете? – она немного успокоилась. Это
уже был живой разумный голосок, а не паническое бормотание.
– Ты сейчас одна? Что ты делаешь?
– Ничего. Я ничего не могу делать. Вы с бабушкой скоро
прилетите в Москву?
– Да, Машенька. Очень скоро. Мы прилетим и выясним, что там
случилось на самом деле.
– Все говорят, это был папа. Мама рыдает по нему, как по
покойнику. А я не верю. Я не видела его мертвым, и никогда не поверю.
– Ну и правильно, Машенька. Конечно, это ошибка, и скоро все
разъяснится.
– Дед, поговори со мной еще капельку. Ты честное слово
думаешь, это ошибка?
– Честное слово.
– Я сказала маме, а она вопит: его убили, его убили!
– Полный бред. Кто убил? За что?
– Мама говорит – это она во всем виновата. Понимаешь, она
вляпалась в какую-то историю, написала расписку, будто взяла большую сумму
денег, ее за это должны были устроить на работу. А потом оказалось, что это
были бандиты. Они стали требовать деньги, угрожали. Но мама-то на самом деле
никаких денег не брала, только расписку дала. По телефону звонили, один раз
даже пришли домой. Машина стояла у школы, они говорили, что, если мама пойдет в
милицию, они меня изнасилуют и убьют у нее на глазах.
– О Господи, Машенька, тебе все это мама рассказывала? Или
эти люди сами так при тебе говорили? Откуда ты знаешь?..
– Подожди, дед, не перебивай. Мама, конечно, мне не
рассказывала. И эти люди мне ничего не говорили. Они только ехали очень
медленно вдоль тротуара, когда я шла из школы. Совсем близко. И смотрели на
меня из окошка.
– Может, это была случайность? Откуда ты знаешь что они так
серьезно угрожали?
– Я подслушивала, когда мама с папой разговаривали на кухне.
Она пришла к папе и попросила помочь. Но это такая огромная сумма… Я не знаю
сколько, но это больше, чем папин гонорар за последнюю книгу. Раза в четыре
больше. А частями они не согласны. Только все сразу. Даже если бы мама продала
квартиру и папа отдал бы весь свой гонорар, все равно не хватило бы. В общем,
папа ничего не обещал, а потом, через несколько дней, вроде бы достал деньги.
Сразу всю сумму. И они от нас отстали. А теперь такое…
– Когда это было, Машенька?
– Давно. В конце февраля. Дед, ты только никому не
рассказывай. Мама ужасно боится. Я, наверное, зря все это говорю по телефону…
Юрий Петрович, замерев, слушал внучку, и не заметил, что
Ольга Всеволодовна глядит на него совершенно стеклянными глазами и сидит
неподвижно, как изваяние, аккуратно сложив руки на коленях.
– Оля, – сказал он, закончив разговор с внучкой и положив
трубку, – мы завтра вылетаем в Москву. Нет. Уже сегодня. Оля, ты слышишь меня?
Он прикоснулся к ее плечу, провел ладонью по щеке. Она
продолжала глядеть в одну точку стеклянными глазами.
