Первые журналисты задавали вопросы писателю книги которого
прочитали, выделили из общей массы, открыли для себя благодаря собственному
вкусу и чутью. А потом пошли те, кто клевал только на имя, на известность и ни
строчки не прочитал.
Леонтьев выписал в свой блокнот пару журналистских имен, из
тех, что интервьюировали Годунова в самом начале. Николай Зигс и Татьяна
Владимирова. Судя по вопросам, эти двое были самыми умными и добросовестными из
всей прочей журналистской братии. С ними хотелось побеседовать.
Надежда Семеновна принесла кофе и заглянула Леонтьеву через
плечо. Он читал критическую заметку в «Новых известиях», которая называлась
«Как же нам без достоевщины?».
"Гордость переполняет этого интеллигентного молодого
человека оттого, что ему известно, например, кого на блатном жаргоне называют
опущенными, и он, используя свою утонченную лексику, объясняет это нам,
несведущим. Вообще заметно, что уже совсем было заскучавший без застойных
задушевных разговоров богемный мужчина вновь ожил. Интерес к жизни в нем
пробудили наемные убийцы, красиво именуемые киллерами, экстрасенсы и
сексуальные маньяки, спрятанные под маской благопристойных чиновников. Все эти
атрибуты восторженно кочуют из романа в роман.
Окончивший Литературный институт и вращающийся в богемных
кругах, Виктор Годунов с явным удовольствием фантазирует на тему неведомых ему
темных сторон жизни, о которых он слышал от своих точно таких же знакомых.
Примерно с аналогичной достоверностью Годунов мог бы описывать внеземные цивилизации
или царство гномов… Наконец, надо пожелать Виктору Годунову, если ему, не дай
Бог, доведется общаться с реальным наемным убийцей, пусть он обладает хотя бы
половиной того благородства, каким он наделил его в своем произведении".
Под шедевром критической мысли стояла подпись
«Мария Тюльпанова».
– Тьфу, дура. Накаркала, – пробормотал капитан под нос.
– Простите, что вы сказали? – Надежда Семеновна осторожно
наливала ему кофе из старинной мельхиоровой турки в фарфоровую чашку, такую
тонкую, что в руки взять страшно.
– Очень уж гадостная статейка, – поморщившись, объяснил
капитан.
– Гадостная? Ну что вы, это же крик души. Человек ночами не
спит от лютой зависти. А это крайне вредно для здоровья. Знаете, многие болезни
от зависти. Она гложет, сжигает заживо. Иммунитет резко падает, кровяное
давление подскакивает, начинаются всякие сложные хвори.
– И как Никита реагировал на этот «крик души»? – криво
усмехнулся капитан. – Он искренне пожалел автора. – Пожалел? Не обиделся, не
разозлился?
– Ну разве можно обижаться и злиться на убогого человека?
– Мне кажется, вы слишком снисходительны, – усмехнулся
капитан.
– А как же без снисхождения? Завистник самого себя так
сильно наказывает, как никто другой не сумеет. Я же говорю вам, зависть – это
болезнь, медленное самоубийство.
– Или мотив убийства… – капитан отхлебнул кофе, – скажите,
Никита, случайно, не был знаком с этой самой Тюльпановой? Ни разу их пути не
пересекались?
– Почему вы спрашиваете?
– Очень много личного в статейке. Невозможно так сильно
ненавидеть человека, которого совсем не знаешь, просто за то, что он талантливей
тебя.
– Ну, во-первых, Тюльпанова – псевдоним. На самом деле писал
мужчина. Его лично Никита не знает, но в газете работает один его давний
приятель. Он позвонил Никите, хотел предупредить, что выйдет такая вот
статейка, ну, знаете, заранее подготовить. Правда, под большим секретом.
Материал-то платный.
– Даже так?
– Да. Представляете, человек деньги заплатил, и не
маленькие, чтобы часть своей кипящей желчи излить на публику, до того ему тяжко
все это в себе держать.
– А настоящую фамилию автора этот знакомый не называл, не
знаете?
– К сожалению, нет. Честно говоря, мы не так уж много
беседовали с Никитой на эту тему. Он забыл на следующий день.
– Ну хорошо, Надежда Семеновна, а фамилию того знакомого,
который работает в газете, тоже не знаете?
– Миленький мой, у Никиты столько этих газетных и журнальных
знакомых, разве я могу всех помнить? Он ведь много лет занимался журналистикой,
сотрудничал с разными изданиями. Хотите курить? – она заметила, что Леонтьев
теребит в пальцах сигарету,
И поставила перед ним пепельницу. – Не стесняйтесь. Я
спокойно отношусь к дыму. Послушайте, Андрей Михайлович, вы мне главного не
сказали. Насколько я знаю, никакого уголовного дела не возбуждено. Принято
официальное решение, что произошел несчастный случай, и виноватых искать никто
не собирается. А вы из уголовного розыска, и вопросы задаете вполне
целенаправленные. Это как же понимать?
– Это понимать так, Надежда Семеновна, что я лично
сомневаюсь в несчастном случае и пытаюсь выяснить, а вдруг они все-таки есть,
виноватые?
– То есть вы не исключаете убийство?
– Не исключаю.
– И пытаетесь найти убийцу?
– Пытаюсь.
– Спасибо, миленький.
– За что?
– За то, что вам не все равно. Вы даже не представляете, как
это важно, чтобы кто-то нашел убийцу или хотя бы попытался.
– Вы кого-то подозреваете?
– Нет-нет-нет, – она покачала головой, – никого я не
подозреваю.
– Но ведь были у Никиты враги, недоброжелатели? Вы сказали,
он ничего от вас не скрывал.
– Не было у него врагов, – быстро проговорила Надежда
Семеновна и отвернулась.
– Ну как же? – вскинул брови капитан. – Вот хотя бы автор
этой статейки…
– Пустое, – она стянула со спинки стула вязаную шаль,
накинула на плечи, закуталась, словно ей вдруг стало холодно. – Врагов у Никиты
нет, – повторила она, чуть повысив голос, – их нет потому, что он не отвечает
им взаимностью.
– То есть?
– То есть обидеть его может только человек, которого он
любит. Только очень близкий человек.
– Такое случалось?
– Никогда.
– Простите, Надежда Семеновна, я понимаю, вопрос очень
личный, но как же развод с женой? Там что не было никаких обид?
– С Галочкой они расстались мирно. Они просто не любили друг
друга, и им было совсем не больно.
– А ребенок?
– А что ребенок? Машенька не лишена ни матери ни отца. С ней
все нормально, – быстро, сердито проворчала Надежда Семеновна и вскинула на
капитана близорукие глаза, – еще кофе?
