– Это другой вопрос, – заявил он. – Сейчас я с фельдшерицей поговорю. Отправим «Скорую» сразу в Вологду. И я на служебной машине поеду в качестве сопровождения. Не отключайтесь от связи, товарищ старший лейтенант. Я на минутку…
Видимо, на капитана произвели впечатление как боевые награды отца, так и тот факт, что я прямо сейчас находился на Северном Кавказе и участвовал в боевых действиях. Все это вместе вызвало у него уважение к нам.
«Минутка» растянулась на добрых и полновесных три.
Потом капитан соизволил возобновить разговор:
– Товарищ старший лейтенант, тут такая история… Фельдшерица, которая на «Скорой» приехала, говорит, что в больнице для ветеранов нет травматологического отделения в стационаре. Я настоял, чтобы вашего отца отвезли в областную. Фельдшерица сейчас туда звонит, предупреждает, чтобы приготовились к встрече. Там травматология есть, это я точно знаю – уже многих пострадавших в авариях туда отправлял. А больница для ветеранов располагается на той же территории. После конкретного направленного лечения и перевести недолго.
– Спасибо, товарищ капитан. Если что-то не получится, позвоните мне еще раз. А я что-нибудь придумаю. Может, сумею жену отправить, чтобы за отцом присмотрела. А за маленькой дочкой старший брат проследит… Найдем выход. Прямо по этому номеру и звоните, я аппарат отключать не буду. Он всегда у меня под рукой.
Я положил смартфон на прежнее место, и он тут же снова зазвонил. На сей раз на мониторе высветился номер жены.
– Да, Лариса, мне уже сообщили, что ты с задачей справилась на «отлично».
– Да, майор Юрьев при мне тебе звонил. Я слышала, что он сказал.
– Как Антон?
– Он опробовал удар, который ты ему показал. Открытой ладонью снизу в челюсть. И сейчас очень этим счастлив. Этим ударом он сразу «отключил» Ибрагима. Тот был на голову выше и не мог поверить, что какой-то мальчишка в состоянии его свалить. Я приготовилась бить хай-кик, но не успела. Антон все закончил сам. Сначала он стоял так, что мешал мне нанести удар. А потом и сам врезал. Бил именно так, как ты его и учил, отвернувшись, на меня глядя.
– Все правильно. Что сейчас дома происходит?
– Все нормально. Ибрагима уже увезли. Он сильно шарахался, когда я руку подняла, чтобы дверь открыть, боялся, что я ему еще на какую-то точку надавлю. Этот фрукт обещал Юрьеву все рассказать, только просил «ведьму», меня то есть, к нему не подпускать. Можешь не волноваться. Как у тебя дела?
– У меня все в порядке. Сейчас вот захватил в плен местного эмира, который спас моего отца в Афгане, – проговорил я, посмотрел на Али Илдаровича и уловил удивление в его встречном взгляде, совершенно непонятное для меня.
Он что, не считает себя пленником? Может быть, думает, что теперь я совсем раскис и отпущу его на все четыре стороны?
– Есть только одна неприятность. Отец, когда разговаривал по телефону со своим спасителем, попал под машину. Его сейчас везут в областную больницу, в Вологду. Сама понимаешь, за ним потребуется уход. Ты не смогла бы взять это на себя?
– Конечно. Я постараюсь сегодня же уехать в Вологду. Даже думаю, что акупунктурой смогу ему помочь больше, чем врачи. Алену можно с Антоном оставить. Он уже взрослый, без проблем сумеет проследить за ней.
– Это на тот случай, если в областной больнице будет так же туго с санитарками, как в районной. А вообще твоя помощь специалиста по акупунктуре потребуется, когда отца выпишут.
– Можешь не сомневаться. Но у тебя правда все нормально?
– Так точно, товарищ командир, – сказал я. – Конец связи…
– Конец связи… – по-армейски ответила Лариса, но произнесла эти слова недовольно.
Она любила долгие разговоры. Я же, напротив, предпочитал быть кратким.
Отключившись от связи, я снова посмотрел на эмира и заявил:
– Вот и все, товарищ подполковник. Ваш Ибрагим полностью «сдулся». Он обещал следователю ФСБ рассказать все, что знает, а известно ему, судя по всему, немало. Взамен этот тип только просил не подпускать к нему близко мою жену, которую он посчитал ведьмой за ее умение вызывать сильнейшую боль одним нажатием пальца.
– Старлей, ты не слушал, что я тебе говорил про твоего отца…
– Может быть… Меня сообщение о ДТП словно по голове ударило. Так что вы говорили, товарищ подполковник?
– Такое редко случается, но, как видишь, все же произошло.
– Что случается-то? – не понял я и потому спросил даже довольно грубо.
– Я когда-то вынес с поля боя старшего сержанта Жеребякина. Вернее сказать, только приказал солдатам тащить его. Но это был не твой отец, а, видимо, однофамилец. Твоего отца выносил с поля боя другой майор Дадашев. В соседнем полку служил мой старший брат. Видимо, это он и был. Больше некому. Брат окончил Рязанское училище на год раньше меня. Надо же было такому случиться, что и у него, и у меня в подчинении был боец с фамилией Жеребякин, которого брату и мне пришлось выносить раненным с поля боя.
– А брат ваш сейчас жив? – спросил я.
Честно говоря, я почувствовал себя легче после признания, хотя сама ситуация только еще больше запуталась. Эти его слова не полностью, но в какой-то мере снимали с меня тяжелый груз, обязанность быть благодарным ему за спасение отца. Хотя действия брата эмира тоже, конечно, чего-то стоили. Даже при том, что брат за брата отвечать не должен, не обязан брать на себя вину, значит, и рассчитывать на благодарность. Но на счету Дадашева-младшего тоже есть спасенная жизнь старшего сержанта Жеребякина, моего однофамильца. Дело здесь вовсе не в родственных отношениях.
– Брат жив. Только наши пути давно разошлись, и сейчас я стал ему, скорее всего, врагом. Он уже на пенсии, а прежде, после того как с ВДВ расстался, возглавлял районный отдел полиции. Хотя тогда она, кажется, еще называлась милицией, я точно не помню. Да какая, впрочем, разница… Еще брат возглавлял отряд ополчения, которое встречало поход Басаева на Дагестан. Он хорошо повоевал. А если бы я оказался тогда там, то, скорее всего, встретил бы отряд Басаева с распростертыми объятиями. Это я честно говорю. В те времена у меня еще были твердые убеждения…
– А сейчас? – я спросил предельно жестко.
Разве что в этот раз я не добавил к своим словам удар кулаком, как того требует общеизвестная теория допроса языка, взятого в тылу противника. Но с Али Илдаровичем у меня складывались нестандартные отношения, где кулак не мог стать важным и конкретным аргументом.
– Сейчас у меня много сомнений. Мне приказали вернуться в Дагестан. Я сделал это, не бросил своих людей. Не собираюсь поступать так и сейчас. Хотя теперь я пленник и не имею возможности ничего предпринять. – Я чувствовал, что эмир не прикидывался, говорил честно. – Война в Сирии многое во мне перевернула. Я увидел, что власть всегда остается властью – что здесь, что там. Она существует только для себя, но не для людей. Но здесь власть, по крайней мере, не убивает граждан своего государства. Если она это иной раз и делает, то не в открытую, не демонстративно, а только чтобы устрашить других людей, сомневающихся в ее могуществе. Помимо этого, я думал, что здесь, как только мы вернемся, нам обрадуются, нас встретят, как героев. Однако командир малого джамаата, который я прислал сюда для благоустройства ущелья и набора пополнения, сумел привлечь в наши ряды только одного человека, бывшего уголовника и теперешнего пьяницу. Уважаемые люди пойти к нам не пожелали. Мы оказались никому не нужными здесь, у себя дома. Это для меня важно.
