– Выйдите из машины, если вы в салоне.
Я вышел, отправился к мусорке, у которой стояла «нереализованная» тумбочка. На всякий случай потрогал ее, убедился, что она дана в ощущениях. Скрипнула дверца «Террано», Варвара выскользнула за мной, отправилась подслушивать.
– Мне понадобится пять минут, – предупредил я. Уложился фактически в четыре, отметив все узловые точки: серую «Хонду» с таинственным содержимым, визит в больницу, опрос свидетелей – особенно последних, от которых была получена конкретная зацепка.
– Мы можем провести эту ночь в вашем музее, Сергей Борисович? Понимаю, что время неурочное, но днем, когда в музее посетители, провести эксперименты проблематично.
– Браво, Никита Андреевич, вы с головой втянулись в это дело, – похвалил Якушин. – День еще не кончился, а у вас уже есть конкретные зацепки. Информацию про серую «Хонду» я усвоил, остальное – ваша часть работы. Завтра с утра я переведу на ваш счет половину оговоренной суммы, не возражаете?
Я даже зажмурился от удовольствия. Как приятно жить в мире наживы и чистогана!
– Разумеется, Никита Андреевич, я приветствую любое рвение в работе, если оно приведет к реальным результатам. Когда вы сможете подъехать? Хорошо, я отдам распоряжение начальнику охраны. Вас впустят и не станут препятствовать вашему затвору в музее. Только хочу вас предупредить… – Якушин замялся, – вы уж берегите Варвару Ильиничну, не заставляйте ее применять чрезмерное усердие. Понимаете, о чем я?
Я, в принципе, понимал. Вера в торжество материализма еще стояла на промозглом ветру фаллической скалой, но уже начинала потрескивать. Мы вернулись в машину, и я завел двигатель…
Глава шестая
Это была самая странная «ночь музеев», в которой я когда-либо принимал участие. В помещениях царила кладбищенская тишина. Охранники ушли по приказу свыше, обретались где-то снаружи. Мглистое свечение расползалось по залу, матово поблескивали плитки пола. Иллюминацию отключили, осталось символическое дежурное освещение. Мы невольно ходили на цыпочках, словно боялись потревожить чей-то покой, говорили шепотом. Глупо, но по-другому не получалось. Атмосфера довлела, мурашки ползли по коже. Даже человеку, в корне отрицающему мистику и прочую астральщину, в этом окружении становилось не по себе. Я включил фонарик в сотовом телефоне – но все равно всепожирающая тьма была сильнее света… Из мглы проступала каменная физиономия кучера, везущего на кладбище катафалк. На миг мне померещилось, что он скосил глаза, глянул вниз – кого там из еще не умерших черти носят? Мы блуждали, как сомнамбулы, натыкались на укрытые бархатом домовины. Проступали очертания святых в ореолах света – они смотрели со стен с ироничными улыбками. Комок подкрался к горлу – предупреждать же надо! Из густого сумрака вынырнула Смерть с ввалившимся носом и пустыми глазницами! Я отшатнулся, пришел в себя, но осадок остался. В круге темноты эта штука смотрелась просто шикарно: черный балахон с капюшоном, в одной руке коса, в другой – меч, опирающийся острием в пол, а на конце рукояти – скалящийся череп «христианского младенца»…
Горячее дыхание опалило затылок. Я снова дернулся – Варвара подкралась незаметно, попугать решила!
– Смерти моей хочешь? – зашипел я.
Она хихикнула, отступила в темноту. А я начинал от всей души себя ненавидеть. Бравый спецназовец, и испугался? Мутный свет ползал по иконам, по узорчатым старинным канделябрам, картинам в рамочках, живописующим сцены умирания, погребения и последующего траура.
– Видишь пустое место? – снова образовался шепот в ухе – теперь уже в другом. – Здесь висела нехорошая икона святого великомученика Пантелеймона, которому молятся об исцелении от болезней. Ее сняли полгода назад и запрятали глубоко в запасники…
– Что значит – нехорошая? – не понял я. – Любые изображения святых чудодейственны, несут свет и являются источником созидательной энергии – разве не так гласят каноны?
– Не важно, что изображено на иконе. Важно, кто написал. Даже святые иконы могут содержать в себе деструктивные силы, несут зло… Сначала она висела в одном из прощальных залов крематория. Долго не могли понять, что с ней не так. Люди как-то быстро пробегали, старались не смотреть. Жаловались, что взгляд персонажа их угнетает. Странный святой лик – смотришь на него, и плохо становится. Подташнивает, голова кружится, слабость волнами… Икону проверили, с ней действительно было неладно. Один специалист посоветовал убрать реликвию из крематория и повесить в музей. Очень старая была икона, ветхая, жалко выбрасывать. Глаза святого притягивали, неприятные такие, колючие… Думали, в музее она затеряется среди прочих, но и тут обратили внимание, что люди возле нее не задерживаются, головы опускают, спешат проскочить. Решили не искушать судьбу, сняли с выставки, убрали подальше…
– Это так ты предваряешь нашу историю? – догадался я.
– Да, это вроде пролога, – согласилась Варвара.
– Курить хочу, – признался я. – Можно закурить?
– Ты с ума сошел? – испугалась Варвара. – В музее нельзя курить.
– Почему? К утру все выветрится, здесь хорошая система вентиляции.
– Ты на улице курил. Курение вредно.
– Я опять хочу. Сегодня – полезно.
– Да кури, черт с тобой, – рассердилась Варвара. – Только пепел на пол не бросай, а то влетит мне из-за тебя…
А куда, интересно, бросать? В черепок, которых в этом зале – как в чешской Костнице? Я скрутил кулек, вырвав лист из блокнота, отошел к застекленным тумбам. Но и здесь не легче. Загадочное мерцание делалось интенсивнее, множилось. Я поздно сообразил, что огонек тлеющей сигареты отражается от стекла, преломляется в соседнем, падает на третье – в итоге я был весь окружен этим «мистическим» блеском…
– Ты накурился? – раздался из-за катафалка недовольный голос Варвары. – Может, займемся наконец делом?
Я на цыпочках обогнул экипаж, покрытый драпировками с волнистыми ламбрекенами, покосился на кучера, везущего своего клиента в райскую бесконечность. На невысоком постаменте лежали в ряд надгробные плиты. Варвара сидела на корточках, держала фонарик. В горле становилось сухо. Заразился мистической шизофренией! Не подхватить бы паранойю подобного рода! Я опустился на корточки рядом с ней, тоже направил фонарь на объект исследований. Вторая от входа плита была внушительной, массивной, отличалась от соседних плит. Не будучи специалистом, я бы затруднился назвать материал, из которого она сделана. Не мрамор, не гранит. Возможно, известняк или песчаник. Но сделали плиту на совесть – явно старинная, благополучно дожила до наших дней, хотя края уже откололись, надпись потускнела и стерлась. Углы плиты украшали рельефные изгибы, и сама она была фактически барельефом. Далеко не всегда на могилах устанавливали стелы, как это делают сейчас. Традиционное захоронение – надгробная плита, обсыпанная гравием, а в изголовье – православный крест (если дело происходит в России). «Дело», кстати, происходило именно в России (во всяком случае, с большой вероятностью) – подавшись вперед, мы прочитали: «Власова Мария Архиповна». Ниже – даты рождения и смерти: 16 июля 1868–4 сентября 1910…
