– Все правда.
– Вот черт… Но звучит, как сюжет для телевидения…
– Римма, хватит! – взорвался я. – Я варился в этом весь день и половину ночи. Мне плевать, как это звучит! Думай что хочешь, но только не рассказывай ментам, хорошо? Кривицкий обязательно будет на тебя наезжать. Скажи, что под хозяйство Якушина копают некие рейдеры из другого города, и он просил меня прояснить ситуацию. Или что-нибудь еще, сама придумай. Но звучать должно правдоподобно.
– Ладно, – вздохнула Римма. – Ты сейчас куда?
– К маме.
– Вот это правильно, – одобрила помощница. – Всякий раз, когда слетает крыша, надо ехать к маме. Она ее быстро на место поставит.
Мама жила в приличной двухкомнатной квартире с видом на церковь и прочие удобства в виде двух супермаркетов. Еще вполне неплохая собой, не полнеющая, мой извечный повод для сыновней гордости, она прочесывала квартиру, собирая сумки для окончательного переселения на дачу. Я насторожился: не мне ли уготована почетная роль шофера, о которой никто не предупредил?
– Ой, сынок, как хорошо, что ты приехал, – обрадовалась мама. – Еще немного, и ты бы меня не застал. А до дачи ехать такую даль – целых двадцать минут… Ты не волнуйся, меня знакомый отвезет из соседнего дома. Представляешь, у него, оказывается, и дача рядом с нашей!
– Какие удивительные совпадения, – хмыкнул я, забираясь в вазу с печенюшками. – Ты говорила, он бывший военный, как и папа?
– Кстати, об этом я тебе не говорила, – насторожилась мама, – поскольку только позавчера об этом узнала.
– Как его зовут, ты тоже не говорила, – подметил я. – Можно, угадаю? Не Иван Егорович?
Мама села на первую подвернувшуюся табуретку и пристально на меня уставилась. В этой информации не было ничего таинственного или невозможного, но мама как-то забеспокоилась.
– И откуда ты это узнал, Никита?
Чуть не вырвалось: «От папы. С небес за нами подглядывает». Я быстро переменил тему, помог ей затолкать внутрь развалившееся содержимое кладовки, оттащил сумки в прихожую. Бес усиленно тянул за язык, но я держался.
– Что случилось, сынок? – Мама пристально всматривалась в меня. – Ты весь помятый, уставший. Спиртным вроде не пахнет…
– Работы много, – отбивался я. А под конец не выдержал: – Мам, а кто такая Ольга Максимовна?
Мама снова села на табуретку и заплакала. Я проклял все на свете – бегал на кухню за таблетками, успокаивал ее, уверял, что это был всего лишь сон, но отец в него ворвался, как живой, – и этот вопрос его крайне беспокоил.
– Это так непохоже на тебя, Никита, – всхлипывала мама. – Ты же так отрицательно всегда настроен против этой чепухи…
Не объяснять же ей, что сегодня я проснулся другим человеком! Рад бы остаться прежним, но как?! Я нес какую-то чепуху, выкручивался. Она поверила или сделала вид, что поверила. Отец не был благородным рыцарем, преданным всю жизнь одной даме. В этом отношении он был заурядным человеком. Четверть века назад, когда я домучивал начальную школу, у отца случилась другая женщина и такой жгучий роман, что он чуть семью не бросил. Но опомнился, поборол себя, как-то справился с пылким чувством. Мама была в курсе. «Если там все закончишь – окончательно и бесповоротно, то прощу, никогда поминать и упрекать не буду». Отец закончил. Женщина уехала в другой город. Родители договорились никогда мне об этом не говорить – ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, в этой жизни, пошутила мама. Даже здесь отец исполнил свои обязательства – в ЭТОЙ жизни не проронил ни звука. Мама украдкой отслеживала перемещения Ольги Максимовны по свету. Та вышла замуж, умерла в 2010 году от тяжелой онкологии, пережив отца всего лишь на год. И вдруг приходит родной сын и называет имя, которое он В ПРИНЦИПЕ не может знать…
Я выскочил из квартиры красный, как рак. Подкинул родительнице пищу для размышлений! Время было практически полуденное. Встреча в музее – на час дня. Полагаю, я нарушил все существующие правила дорожного движения, пока добрался до ДК Чкалова. В принципе, я знал, где стоят камеры регистрации нашей доблестной ГИБДД, поэтому не сильно рисковал. Вырвавшись за ДК и Сад Дзержинского, я вздохнул с облегчением – не сказать, что шоссе вело в тупик, но на всем его протяжении – лишь садовые общества, а народ еще не созрел для дач. Тем более в будние дни. Оборвались последние «сталинки», сузилась дорога, я мчался, как на пожар, обгоняя попутный транспорт. Навстречу с достоинством проплыл катафалк из крематория – вполне традиционный, без кучера, с бензиновым двигателем. Пошли заводы, перелески, местность становилась неровной. До поселка Восход, где единственной достопримечательностью являлся крематорий, оставалось километра два, когда произошло это чертово происшествие! Я слышал хлопок – лопнуло правое переднее колесо. Машину затрясло, стало бросать из стороны в сторону. Передний привод – это лишь усугубило проблему. Какой-то дикий страх вцепился в меня – сущая банальность, а проняло до каждой молекулы. Я схватился за руль, убрал ногу с педали газа. Только не тормозить, тогда меня точно закрутит и понесет. «Террано» швыряло по единственной полосе. Пронзительно гудел идущий навстречу фургон – я умудрился занять половину его полосы. Каким-то чудом я избежал столкновения, послав машину по диагонали. В кабине фургона матерился шофер – явно мастер красивого слова. Не успел я опомниться, а правая обочина уже неслась в глаза – как назло, достаточно крутая на этом участке. Я тоже орал – особенно в тот момент, когда правые колеса зависли над обрывом. Но нет, мастерство не пропьешь, подал машину влево, миновал опасный участок. Дальше стало легче, по крайней мере, я держался своей полосы. Машина подскакивала, куда-то ныряла, я плавно выжимал тормоз – и перед самой остановкой сумел-таки взгромоздиться на обочину…
Я сидел, откинув голову. Что случилось? Можно подумать, впервые подо мной лопнуло колесо. Всякое бывало, и ситуации возникали самые захватывающие. Почему именно сегодня? Прогудел встречный белый «Ленд Крузер» – видно, выразил участие. Прокрякала за спиной машина вневедомственной охраны, обогнала, не стала останавливаться – у людей с автоматами свои заботы. Как-то тихо стало на дороге. Я выключил двигатель, покинул салон. Позади, на моей стороне дороги остался редкий перелесок, за ним бетонный забор – нечто заброшенное, «постиндустриальное». До перелеска местность ровная, спрятаться негде. Правое колесо превратилось в лохмотья – резина в клочья. Диск вроде целый, хотя и принял на себя нагрузку. Я опустился на корточки, стал осматривать повреждение. Наехал на что-то острое? Другие не наехали, а я смог? От места, где лопнуло колесо, я проехал метров двести, не возвращаться же. Кошки царапали на душе. А это точно не пуля? Как сейчас определить, надо экспертизу делать. Если пуля прошла насквозь, то ее там нет, а я не эксперт, чтобы выискивать в этом хламе пулевое отверстие.
Зачесалось под левой лопаткой, возникло противное тянущее чувство. Я не обладал экстрасенсорными способностями, но годы на переднем крае научили отличать опасность от обычной чесотки. Я напрягся. В спину кто-то смотрел – придирчиво, пронзительно, с самыми недобрыми намерениями…
